– Ехать, должно быть, очень долго придется, несколько лет… – испуганно заметила другая дальняя родственница Никиты Михайловича, подошедшая к Александре с другой стороны.
– Ну что ты, какие еще несколько лет, не больше года! – возразила Муравьева, хотя в том, сколько времени у нее займет дорога, она тоже не была полностью уверена. Может быть, ей действительно придется ехать гораздо дольше, чем она рассчитывала? А хватит ли ей в таком случае тех денег, что она берет с собой? Нет, думать обо всем этом было нельзя! Да и бессмысленно – все равно Муравьева уже ничего не могла изменить, все равно назавтра она должна была выехать из Москвы, и отменить это было уже невозможно.
«Да, повернуть назад уже нельзя!» – уже не в первый раз за этот вечер подумала Александра, но внезапно поняла, что до этого смысл этих слов не был ясен ей до конца. А теперь она вдруг полностью осознала, что пути обратно у нее уже нет и что, даже если бы она вдруг передумала и захотела остаться в Москве, ей уже не позволили бы это сделать. Ну а раз изменить все равно ничего было невозможно, терзаться из-за неизвестности, которая ждала ее в будущем, не было абсолютно никакого смысла.
Муравьева глубоко вздохнула и еще раз улыбнулась вертевшимся вокруг нее дамам – но теперь ее улыбка была спокойной и умиротворенной. Она больше не страдала из-за того, что ее жизнь вот-вот должна была навсегда измениться. Наоборот, ей вдруг захотелось провести этот последний званый вечер в своей жизни как можно веселее и интереснее, чтобы достойно попрощаться с прошлой жизнью. И чтобы потом, в Сибири, у нее была возможность с удовольствием вспоминать об этом вечере и рассказывать о нем Никите.
– Все-таки это страшно – вот так уезжать, навсегда… Александрина, мы все вами восхищаемся. Мы бы так не смогли, наверное… – шелестели вокруг нее нервные дрожащие голоса.
– Вы бы все это смогли, – спокойно и уверенно возразила им Муравьева. – Любая из вас, дорогие сестры, дорогие кузины, если бы, не дай бог, оказалась на моем месте, сделала бы для своего супруга то же самое, что делаю я.
– Ты смелая, это не каждому дано, – возразила ей одна из девушек, но Александра с улыбкой покачала головой:
– Нет тут ничего смелого и вообще ничего из ряда вон выходящего. Это только тебе так кажется.
Спорить с ней никто не стал, и хотя Муравьева догадывалась, что родственницы ей не поверили, на душе у нее стало еще легче. Она сказала правду, сказала то, что думала, а удалось ли близким услышать, что именно она говорила, было уже не так важно.
– Прошу к столу! Александрина, голубушка, идемте ужинать! Кузины, идемте скорее! – позвала всех пожилая дальняя родственница матери Никиты, выполнявшая в ее отсутствие обязанности хозяйки. Женщины встали с диванов и кресел и, шелестя длинными юбками, прошествовали к дверям. Александру пытались пропустить вперед, но она не спешила уходить из уютной маленькой гостиной и жестом велела своим легкомысленным родственницам не ждать ее: