Фигнер услышала о смерти царя на улице. Придя к друзьям, она плакала вместе со всеми. Цель была достигнута, но потрясение оказалось слишком сильным. «Ужасы тюрьмы и ссылки, насилия и жестокости над сотнями и тысячами их единомышленников, кровь наших мучеников — все искупала эта минута, эта пролитая нами царская кровь; тяжелое бремя снималось с наших плеч, реакция должна была кончиться, чтобы уступить место обновлению России»,— так описала много лет спустя переживания своих друзей Вера Фигнер.
Убийство императора, но не рукой придворных убийц, как убили деда Александра II — Павла, а волей революционной партии, возникшей в России будто из воздуха,— это событие во многом определило дальнейшую судьбу страны. Всего через одно царствование на престол взойдет последний Романов. В приближении 1917 года, конечно же, 1 марта 1881 года сыграло определенную роль. Но, описывая опьянение успехом, Фигнер отмечает и другое следствие этого события: «деморализацию, которая вносилась в общество приемами борьбы правительства и революционной партии».
Со времени описываемого события до той поры, когда Фигнер писала свои мемуары, прошло сорок лет. В 1921 году можно было оглянуться назад, и оставшаяся в живых народоволка пишет в своей книге: «Как всякая борьба, стоящая не на почве идей, а на почве силы, она сопровождалась насилием. А насилие, совершается ли оно над мыслью, над действием или над человеческой жизнью, никогда не способствует смягчению нравов. Оно вызывает ожесточение, развивает зверские инстинкты, возбуждает дурные порывы и побуждает к вероломству. Гуманность и великодушие несовместимы с ним. И в этом смысле правительство и партия, вступившие, что называется, в рукопашную, конкурировали в развращении окружающей среды. С одной стороны, партия провозглашала, что все средства хороши в борьбе с противником, что здесь цель оправдывает средства; вместе с тем она создавала культ динамита и револьвера».
Захваченные азартом борьбы, народовольцы плохо представляли себе следующий шаг. Они не знали даже предела сил друг друга: среди казненных за убийство Александра II на эшафоте был Рысаков, отважный метальщик, который предал товарищей и привел к казни Тимофея Михайлова. Только спустя много лет, уже после 1917 года, когда были открыты полицейские архивы, Фигнер узнала, кто был предателем революционной партии.
«Отсутствие нравственного отпора» и «замкнутость, постоянная ложь и настороженность» нелегальной жизни легко приводили народовольцев к тому, что Фигнер называет «нравственной язвой»: они готовы были сами расправляться с товарищами, которых подозревали в измене. Она признается, что сама три раза была на пороге преступления: одного из товарищей собиралась отравить собственноручно, так как все были убеждены, что он шпион. И только случайно разъяснившаяся улика спасла его от смерти. «Так создается положение, когда становится положительно страшно за человека. И если мы, люди, давно примкнувшие к движению, воспитавшиеся на чистых принципах социализма, приготовлявшие себя к мирной пропаганде, заслуживали от правительства имя злодеев, то люди, которых оно воспитывало, должны были явиться демонами!»