Села на диван.
Воспоминания. Вина. Слезы. Рики советовал не ожидать многого от этой поездки, и он был прав.
Подобно алхимику, превращающему свинец в золото, я переплавила томившее меня чувство вины в ярость. Сделать это было несложно, особенно после того, как Карен столь живо описала мне его смерть.
Я встала с дивана и, ни к кому не обращаясь, произнесла:
— Не знаю, что ты тут делал, отец, не знаю, чем была занята твоя голова, но ты и Карен облапошил так же, как нас. И… и вот что еще имей в виду: я зла на тебя! Злюсь за то, что бросил нас, что не писал, что пропустил мою кэнсеаньеру,[21] что не посылал ничего. С момента твоего отъезда я не сочинила ни единого стихотворения, мама почти сошла с ума, и все мы застряли на Кубе. Ты натянул нам нос, папочка, здорово натянул.
Я вышла через парадную дверь, прошагала около километра по Буковой улице, остановилась и повернула обратно к дому.
Какая-то мысль не давала мне покоя, но я никак не могла на ней сосредоточиться. Мысль эта каким-то образом была связана с белым диваном.
В дом я снова проникла через окно.
Для чего все-таки Карен передвигала диван? Прежнее объяснение меня перестало устраивать, нового я не находила.
Отодвинув диван, я обнаружила место, где Карен пыталась поднять половые доски. На это занятие у нее ушло немало времени, а она очень спешила. К тому же у нее не было гвоздодера.
А у меня был молоток-гвоздодер.
Я стала вытаскивать гвозди и поднимать доски. Одну, вторую. Пыль. Пластиковый пакет. В нем — другой, в последнем — пистолет.
Отцовский? Я рассмотрела его. На вид странный. Мог бы оказаться зацепкой. Будь у меня время, я бы все о нем выяснила.
Я снова опустилась на диван и застыла в молчании. Солнечные лучи, проникая через окно, незаметно ползли по полу, образуя меняющийся узор.
До меня донесся странный шорох. Возле дыры в полу мышь осматривала нанесенный ущерб, с любопытством поглядывая на меня.
Беги, мышка, я тебя не трону.
Да. Беги, беги, беги от кубинцев и врагов, настоящих и воображаемых.
Пошарив в кармане, я достала бумажку с номером машины Карен, порвала ее и спустила обрывки в унитаз.
Ты в безопасности, Карен.
В большей безопасности, чем убийца твоего мужа.
Жалкий ублюдок. Не хотела бы я оказаться на его месте этой тоскливой холодной декабрьской ночью в глуши Вайоминга.
Книга перемен
Процесс логического исключения. Сначала подозреваемых у нас с Рики было двое; если считать Эстебана — трое, но могли появиться и другие. Я понимала, что не успокоюсь, пока не рассмотрю все возможные варианты, пусть даже и маловероятные. На заключительном этапе расследования я даже займусь гольф-картом, о котором упоминал Рики. Может быть, им следовало поинтересоваться в первую очередь, но я все откладывала. Сама возможность погибнуть под колесами машины, скорость которой не превышает десяти километров в час, представлялась мне нелепой, но, с другой стороны, всякая смерть — нелепость, а такая — не более нелепа, чем любая другая.