— Охренительный респиратор! — со знанием дела похвалил матерый подземный воитель и вальяжно прошествовал мимо тоскливо матерящейся толстухи.
В кабинет высокого начальства Лука зашел без стука. Хотел было пинком придать давно не смазываемой двери необходимое ускорение, но в последний момент передумал — всё же кое-какую власть над его безрадостной судьбой Васильич еще имел.
— Здравствуй, Паша, — седовласый Женя Васильич при его появлении поднялся и жестом указал на скамью для посетителей. Видимо, заблаговременно пресекая всяческие поползновения на негигиеничные с недавней поры рукопожатия. — Молодец, что сразу явился. Негоже по бункеру заразу разносить.
— Здравствуйте, Евгений Васильевич, — Лука придал своей небритой и довольно-таки помятой физиономии максимально серьезный вид. — Я же опытный сталкер! Столько добра нашему подземелью сделал, пользу принес неисчислимую, что ж теперь из-за недомогания легкого вред малой родине чинить? Не таков я, товарищ начальник, вы же знаете. Хочу и дальше служить на благо подземного общества, бороться за его процветание и благоденствие. Пока, как говорится, смерть не разлучит нас!
Васильича героическая речь подчиненного не воодушевила. Напротив, он сильно нахмурился и с недовольным видом заерзал на царственном кресле из натуральной кожи. Долго подбирал правильные слова, затем плюнул на политес и запальчиво, не скрывая раздражения, высказал сталкеру:
— Павлик, не ёрничай. Смерть, будь она неладна, нас уже разлучила! Кончита, мля, фимедия!
— Финита ля комедия, — автоматически поправил Лука.
— Ну, какая, в прямую кишку, комедия?! — Евгений Васильевич голосовых связок больше не жалел и орал во всё луженое горло. — Вот ведь радость неописуемая, драть тебя в левую ноздрю — с ровного места потерять лучшего сталкера!
— Васильич, Васильич, — Лукьяненко энергично замахал руками. — Не кричи! Никуда твой сталкер не терялся, тута он! — Поняв, что поток громогласных слов временно исчерпан, добавил примирительно:
— За «лучшего» спасибо, дождался, наконец…
— Натрындец! — не очень литературно передразнил начальник, но больше в ярость не впадал. Посидел несколько минут, повздыхал над думами тяжкими, а поняв, что молчание затягивается, с неимоверной грустью в старческом голосе произнес:
— Экой же ты урод, Лёшкин сын… Себя сгубил по дури, меня подвел, подземелье всё. Ой, урод…
— Дядь Жень, — сталкер сам не понял, отчего в этот момент на языке оказалось детское, хорошо забытое обращение. — Да, заразился на последней мародерке треклятой херней, не повезло, бывает, издержки профессии. Но зачем хоронить раньше времени — протяну я еще пару-тройку лет! Не сразу от туберку…