Шелковый малиновый комбидрес едва прикрывал ее прекрасной формы ягодицы, блестящие темно-рыжие волосы струились по плечам. Орхидея Ледерер металась по своей фешенебельной квартире из гостиной в спальню, затем к большому стенному шкафу, беспокойно перебирая россыпь душистого белья, одежды, газет и сверстанные варианты ее переработанного сценария. Вся квартира пропиталась запахом духов «Эскада» и таила в себе возбуждающую ауру мускуса.
Черт бы ее побрал, эту брошку для Валентины. Куда она ее засунула? Брошь символизировала просьбу о прощении во имя всего святого и свидетельствовала о целой жизни, полной любви, ненависти, сожалений. Она устала, так устала за семь лет разлада между ними, от мертвой пустоты своего существования, которую можно было заполнить только любовью Валентины.
Огорченно вздохнув, Орхидея вошла в большую увешанную зеркалами ванную и увидела на маленьком столике коробочку от ювелиров Ван Клифа и Арпелса.
Она подняла крышку и вытащила оригинально выполненную брошь.
Две изысканные орхидеи переплелись своими стеблями, радужные голубовато-фиолетовые лепестки поблескивали на свету, а бриллианты напоминали капельки росы.
Голубые орхидеи. Они с Валентиной стремительно достигли положения звезд десять лет назад, затем расстались. Их ссора так же, как и у «Супримз», стала общественным достоянием.
«Пожалуйста, заставь Валентину полюбить тебя. Потому что если она полюбит тебя, то полюбит и меня тоже, Я говорю всерьез», — прошептала она, гладя брошь. Ее едва слышная мольба потонула в пронзительном телефонном звонке. Орхидея схватила трубку.
— Мисс Ледерер? Это ваша служба со вторым звонком-напоминанием. Вам пора выходить в театр.
— Да, да, да! — воскликнула она и поспешно добавила «спасибо», прежде чем опустить трубку на рычаг. Она бросилась назад к стенному шкафу и натянула узкие джинсы. Затем, скользнув в черную шелковую тенниску, обтянувшую ее маленькую грудь, набросила облегающий бедра черный кожаный жакет и надела черные ковбойские ботинки из змеиной кожи. Напоследок она схватила коробочку с брошью и засунула ее в карман жакета.
Пять минут спустя, когда Орхидея, вздохнув, уселась в такси и машина отъехала от тротуара, ее желудок сжало, как будто его завязывали в узел.
Валентина не позвонила.
Дождь поливал собравшуюся у служебного входа в театр «Ледерер» толпу, которую удерживала группа сотрудников службы безопасности в форменной одежде.
Кит Ленард, тридцативосьмилетний продюсер «Доктора Живаго», вышел из такси и, нахмурившись, зашагал по направлению к двери театра. Он был высоким, его суровое лицо с глазами голубыми, как воды реки Рио-Гранде, несло на себе отпечаток тяжелых испытаний, выпавших на его долю в последнее время.