Он задумался, но монеты, мелькавшие в руках Эвбулида, отвлекли его от
печальных мыслей. Подбородок Армена опять отвис, обнажая беззубый, с острыми
осколками корней рот. Морщинистое лицо раба выразило крайнюю степень изумления:
откуда вдруг такое богатство в доме, где еще вчера за счастье почиталось иметь
лишний обол?..
2.
Тот самый центурион
— Сто восемьдесят...
Мягкие, холеные пальцы Эвбулида потянулись к теплу светильника и,
подрагивая, замерли над ним.
Холодна зима в третьем году 161-й Олимпиады4, и хотя,
как обычно, не принесла она в Аттику ни снегов, ни мороза, — этот
предрассветный ветер с моря, эти дожди и промозглые туманы сейчас кажутся
особенно невыносимыми. Хвала богам, что наступил антестерион!1 И вот
что особенно приятно было Эвбулиду: именно в этот месяц возрождения природы его
семья начинала новую жизнь. Это ли не доброе предзнаменование самих богов?
Довольная улыбка раздвинула его полные губы.
Снова и снова переживал он тот счастливый миг, когда перед зданием суда
вдруг заметил лицо, поразившее его знакомыми чертами. Высокий стройный человек
в римской тоге с жестокой усмешкой на тонких губах что-то сердито выговаривал
склонившемуся перед ним афинянину.
Где-то уже встречал Эвбулид этот презрительный взгляд, а еще суховатые
щеки с острыми скулами, тонкий, с горбинкой, нос, чуть навыкате глаза. Но где?
Когда?..
Римлянин неожиданно оттолкнул рухнувшего к его ногам афинянина,
замахнулся...
И Эвбулид вспомнил: ночной бой у Карфагена, осажденного римской
консульской армией и их вспомогательным отрядом... Жестокая схватка на стене,
куда привел отчаянных смельчаков бесстрашный Тиберий Грахх... Занесенный над
головой римского центуриона длинный меч пуна, и страшный удар его, Эвбулида,
македонской махайрой по несущей смерть союзнику руке...
Сомнений не оставалось — это был тот самый центурион.
— Квинт! — радостно закричал Эвбулид, бросаясь к нему. — Пропорций!!
Римлянин недоуменно повел головой. Остановил удивленный взгляд на
Эвбулиде. Брови его узнавающе дрогнули:
— Эв...булид?!
Потом они сидели за кувшином вина в харчевне, куда Эвбулид затащил
старого боевого друга. Квинт Пропорций, подобрев от второй кружки вина, стал
упрекать его за то, что тот живет в неподобающей славному прошлому нищете.
— Что я могу поделать? — разводил руками Эвбулид. — Хотел взять в долг,
чтобы обзавестись прибыльным делом, но никто не дал даже двух мин! Кто может
поручиться, что я не только выплачу проценты, но и верну сам долг? И потом,
Квинт, у кого занять? Теперь в обнищавших Афинах таких, как я, — каждый второй!
Есть еще, правда, твои земляки, римские ростовщики, но мы, афиняне, гм-м...
боимся их!