- Смело говоришь! –
покачал головой Мономах и выжидательно взглянул на смерда.
Но у того и на
это нашлось достойное слово.
- По закону
живу, по совести и отвечаю!
- Хорошо сказал!
- Потому хорошо и
живу! Так что, прости, если что не так, и спаси тебя, Господи, княже!
- За что
благодаришь-то?
- А вот, выслушал!
- Толку-то!
- Не скажи. Все
теплей на душе стало. Иной князь, тот же Святополк Изяславич, не в обиду ему
будет сказано, проедет мимо, даже не заметит. Будто не люди, а березы или
осинки вдоль дороги стоят.
-Ну, положим, ты
больше на кряжистый дуб, чем на осинку похож! – улыбнулся князь.
- Так я не о себе. Я
о том, что за вырубленные деревья Святополк Изяславич с тиуна строже спросит,
чем за загубленные половцами жизни!
- Не Божье это дело –
смерду на Великого князя голос возвышать! – не выдержав, встрял в беседу
игумен. Но теперь крестьянин осмелился возразить даже ему и с вызовом спросил:
- А по-Божьему
бросать православных на растерзание поганым язычникам? Пускать его на святую Русь
- веси разорять да Божьи храмы жечь?
- Ну и отчаянный ты!
– забывая свою всегдашнюю сдержанность, воскликнул Мономах. Видно было, что
этот смерд нравился ему все больше и больше.
- Знаю! – сдержанно
усмехнулся тот.
- Да, от старости и
скромности ты, я вижу, не помрешь! – кивнул ему князь. - И откуда же это тебе
ведомо?
- А ты сам мне это
однажды сказал, отчего и осмеливаюсь величать тебя не как смерд, а как
дружинник!
- Я? Когда? Где?!
- А в той печальной
битве, когда едва не погибли все наши, да и сам ты едва уцелел, – на Стугне… Мы
ведь тогда, княже, совсем рядом с тобой против поганых бились.
Лицо Мономаха
внезапно помрачнело. Но он быстро взял себя в руки и с неожиданной живостью
спросил:
- А вот скажи мне,
Сувор-Николай: пошел бы ты снова со мной в поход на поганых?
- Прямо сейчас? – ахнул
смерд.
Мономах оглянулся на
Ратибора, на боярина и улыбнулся:
- Ну, к чему такая
спешка? Скажем, в конце…
- Лета?! – обрадовался
смерд.
- Зачем так долго
ждать? Этого месяца!
Теперь уже
крестьянин растерянно оглянулся - на поле, на свою весь, на людей…
- Но ведь пахота… сев
на носу… А… была - не была… пошли! – решительно махнул он рукой.
- Прямо к ним, на их
вежи[2]
– в Степь! – уже без улыбки, продолжал допытываться Мономах.