Въехав во двор Кремля, Салтыков с Волынским вылезли из кареты и остановились, наблюдая за царской коляской. Вот она развернулась на Ивановской площади, и из неё вышла, словно вывалилась, Анна Иоановна. В широченной юбке и блузе небесного цвета, в красном платке, повязанном вокруг головы, она постояла и пошла, оглядывая площадь и соборы, к Каменному дворцу. Рядом с ним она уже успела возвести свой дворец, деревянный, и назвала его по-немецки — Анненгоф. Обер-камергер Бирон медленно направился за ней. Высокий и такой же, как императрица, толстый и дородный, он, быть может, один из всех вельмож и сановников только и годился на роль фаворита Анны Иоановны. Каменное лицо Бирона, на которое изредка набегала скупая улыбка, похожая на оскал, не располагала к себе никого, напротив настораживала. Даже новые кабинет-министры — канцлер граф Головкин, князь Алексей Черкасский и барон Остерман держались от всемогущего фаворита подальше. Пока свитские шли следом за царицей к её дворцу, вокруг Анны Иоановны кружились её уроды и шуты, среди которых главенствовал шут Балакирев, любимец Петра Великого, переживший своего властелина. Рядом с ним подпрыгивали и вертелись волчком португальский жид Лякоста и итальянец Педрилло, но особое внимание к себе привлекали коротконогая карлица, переваливающаяся с боку на бок, и камчадалка, знатная своим уродливым лицом, Анна Буженинова. Свитские, глядя на шутов, скромно улыбались боясь засмеяться в голос, чтобы не навлечь на себя косые взгляды идущих рядом. Только Волынский открыто посмеивался над шутами и даже пытался острить:
— Вот кому живётся! Балуйся да остри на своё здоровье! Это правда, дяденька, что итальяшка Педрилло приехал в Россию скрипачом, а сделался шутом?
— Ты, Артемий, язык-то свой держи покороче. Салтыков нахмурился. — Какой я тебе дяденька? Дома можешь называть меня хоть папенькой, но здесь изволь… Здесь я для тебя московский губернатор… И шутов бойся: попадёшь на язык шуту Балакиреву — он тебя может увести куда угодно, вплоть до застенка. Слушайся во всём меня, пока не освоишься.
Остановившись у Аниенгофа, свита императрица долго топталась у входа во дворец, наконец, и их пригласили. Господа направились в пиршественную залу а сели за столы. Императрица — в торце длинного стола, рядом с ней Бирон и управляющий канцелярией тайных розыскных дел Андрей Иванович Ушаков, славный своей суровостью. На слуху у всех был его указ по делу Долгоруких. И сейчас двор императрицы смотрел на него как на человека, лишённого какой-либо мягкости к кому угодно. Разбросал Ушаков виновных кого куда: князя Ивана Григорьевича — воеводою в Вологду, другим братьям — Алексею и Сергею приказал жить безвыездно в родовых имениях. Но всякий знал, что всё делалось с согласия Анны Иоановны.