несколько видов животных по сути как бы были созданы исключительно, чтобы стать
добычей других видов, а следовательно, и добычей друг друга. Тогда можно по
аналогии представить, что человеческий вид мог быть предназначен им в пищу. В то
время, когда животные не имеют возможностей и сил поддержать свою жизнь иными
средствами, для всех человеческих существ существует возможность питаться только
фруктами, овощами, травами и корнеплодами, что с успехом делают многие
народности Индии. Мне кажется, что будет трудно защитить эти права какими-либо
аргументами, предоставленными только природой; и что мы обязаны для этого
обратиться за разрешением, зафиксированным в священных книгах (Книга Бытия, IX,
1,2,3)».
Вильям Пэли является только одним из многих, кто обращался с призывом дать
разумное оправдание своему питанию другими животными. Генри Солт в своей
автобиографии «Семь лет среди дикарей» (что соответствует его жизни в Англии)
приводит разговор, состоявшийся в его бытность главой Итонского колледжа. Он
только что стал вегетаринцем и конечно первым делом хотел обсудить это со своми
коллегой — выдающимся ученым. С некоторым волнением ожидал он от ученого
мнения о своем новом убеждении, что он скажет об этом. Наконец тот вошел и сказал:
«Но не думайте, что животные не были ниспосланы нам в пищу».
Другой писатель Лорд Честерфильд обращался к природе вместо Бога: «Мои сомнения
оставались непримиримыми относительно применения в пищу еды после уничтожения
живых существ, поразмыслив я убедился в соответствии этого общему порядку в
природе, где первым ее принципом выступает добыча сильным более слабого». Считал
ли Лорд Честерфильд, что такое оправдание каннибализма не будет учтено. Бенджамин
Франклин пользовался точно таким же аргументом (слабость его осветил Вильям Пэли)
— это оправдание тех, кто возвращался к мясной диете после нескольких лет
вегетарианства. Так, в своей «Автобиографии» он подробно излагает, как был
приглашен на рыбную ловлю друзьями, и он заметил, что некоторую рыбу они ловили,
чтобы отдать ее на съедение другой рыбе. Тогда он сделал вывод: «Если вы поедаете
один другого, то я не вижу причин, почему я не могу съесть вас». Франклин, по
крайней мере, был благороднее тех, кто применял этот аргумент, т.к. соглашался, что
пришел к этому заключению только после того, как рыба оказалась на сковороде и как
начала пахнуть «восхитительно хорошо». И он добавил, что одним из преимуществ