— Могло быть.
— Или?
— Или… сама гадай. Учти, Коллетт, могло быть и точно тем, что записали британские врачи: разрыв сердечных сосудов — просто и ясно.
Комок сдавил Кэйхилл горло, и она смахнула слезу, покатившуюся по щеке.
— Джо, отвези меня домой. Я вдруг как-то очень устала.
Когда они покидали «Гундель», офицер советской разведки, сидевший за столиком с тремя женщинами, приветственно махнул рукой Коллетт и выговорил:
— Vsevo kharoshevo, мадам Кэйхилл. — Он был пьян.
— Доброй ночи и вам, полковник, — ответила она.
Бреслин подвез ее к дому на Хушти-утша, улице, расположенной на более престижной стороне Дуная, в Буде. Коллетт жила в одной из десятков квартир, которые правительство США снимало под жилье для сотрудников посольства, и хотя была она ужасно маленькой, хотя добираться до нее надо было через три лестничных пролета, все ж в ней хватало света и воздуха, а переделанная кухня стала лучшей среди кухонь, какие имелись в частично оплачиваемых квартирах ее посольских приятелей. К тому же тут был телефон — удобство, которого венгерские граждане дожидаются годами.
Пульсирующий красный огонек подсказал Кэйхилл, что автоответчик записал два сообщения. Она перемотала пленку и услышала знакомый голос — английский выговор, сильно отягощенный венгерским правом первородства. «Коллетт, это Золтан Рети. Я в Лондоне. Я потрясен тем, что услышал про Барри. Нет, потрясен не то слово, которым можно описать, что я чувствую. Я прочел об этом в здешней газете. Сижу на конференции, завтра прилетаю в Будапешт. Скорблю о вашей потере близкой подруги и о моей потере. Это ужасно. Всего доброго».
Кэйхилл остановила аппарат, прежде чем выслушать второе сообщение. Лондон? Разве Рети не знал, что Барри прилетает в Будапешт? Если он не знал — и если она знала, что его здесь не будет, — то, стало быть, она летела по делам ЦРУ. Это уже что-то новенькое. Прежде она никогда не приезжала в Будапешт без того, чтобы встреча здесь не значилась целью ее прибытия, что на деле было верно и законно. Рети ее клиент. А то, что он оказался венгром и жил в Будапеште, только придавало еще больше правдоподобия и удобства исполнения ее второй цели — доставки материалов по поручению Центрального разведывательного управления.
Коллетт включила второе сообщение:
«Коллетт Кэйхилл, меня зовут Эрик Эдвардс. Мы никогда не встречались, но Барри и я были весьма близки, она часто говорила о вас. Я только узнал, что с нею случилось, и понял, что мне необходимо связаться с кем-нибудь, с кем угодно из тех, кто был дружен с ней и кто разделяет мои чувства в данный момент. Ведь правда, сознание отказывается принимать, что ее больше нет, раз — и все, нет больше этой прекрасной и талантливой женщины, которая…» Последовала пауза, и она звучала для Коллетт так, будто говоривший пытался совладать с собой. «Надеюсь, вы не рассердитесь на это длинное и путаное послание, только, как я уже говорил, хотелось бы связаться и поговорить с тем, кто был ей другом. Телефон ваш она мне дала давным-давно. Я живу на Британских Виргинских островах, но тут подумал, что если…» Связь прервалась. Голос замер на полуслове, и автоответчик издал серию похожих на писк сигналов.