Именно в этом салоне, почти опустевшем после ужина, когда началась дискотека, Алана наконец вырвалась от своих друзей и поклонников и усадила Ноэля на чёрный кожаный диван со скруглёнными углами, налила им по двойной порции «Хеннесси» в пузатые бокалы и завела тот «очень серьёзный разговор», о котором писала в своей записке.
Оркестр играл поппури из Кола Портера. На каждом столе в вазочках мерцали свечи. Светильники матового стекла были приглушены. Несколько пар медленно танцевали в центре большого зала. Другие, столь же смутно различимые пары и трио, укрывались в нишах и тёмных углах. Аромат бренди пьянил после поданных с ужином трёх бокалов вина, кокаина, обходившего стол во время каждой перемены блюд, и транквилизатора, который Ноэль принял без всякой надобности в восемь вечера.
Он чувствовал себя абсолютно расслабленным: голод удовлетворён, жажда насыщена, напряжение ушло. От всего пахло бренди, лилиями, духами. Всё казалось приглушённым, залитым светом свечей, масляно-гладким, как этот диван, лишённым резкости, лишённым остроты. Он снял галстук, расстегнул полдюжины пуговиц на сборчатой шёлковой сорочке, которую вручил ему Эрик на этот вечер. Ноги он закинул на оттоманку, и они едва касались золотистых бёдер Аланы, там, где её юбка чуть поднялась.
Весь вечер они провели более или менее вместе, с тех пор, как покинули особняк Эрика на «роллс-ройсе». Но теперь, когда они остались по-настоящему одни, Ноэль задумался, что же такое она хотела сказать ему, о чём не могла говорить раньше.
Он посмотрел на неё, не желая, чтобы она заметила, как он наблюдает, и снова перечислил про себя все её достоинства: мягкие тёмные глаза, сияющая кожа, чуть полноватые губы, гладкие щёки и скулы, по-европейски тонкий длинный носик, распущенные волосы, тёмной тяжёлой волной падающие на плечи. Его паника улеглась и обратилась теплом.
— Ну и? — наконец спросил он, так тихо что едва расслышал самого себя.
Она, однако, услышала и обернулась к нему.
— Я готовилась весь день. И так и не знаю, с чего начать.
— С начала, — предложил он.
— Это самое сложное. Ты видел снимки.
— Дорранс их мне показал.
— Тебе понравилось?
— Ты там прекрасно выглядишь.
— Ты тоже. Именно о снимках я и хотела поговорить. Начать с них, — поспешно добавила она.
Она казалась страшно неуверенной в себе. Это было так неожиданно, что Ноэль спросил себя: с чего бы. Вслух он ничего не сказал.
— Журналы вышли на прошлой неделе. В Париже. В Берлине, в Риме, в Милане. Они всех изумили.
Она сразу же поняла, что неправильно подобрала слово. Она явно нервничала.