Я выпил водки, чтобы унять прохвативший вдруг озноб. Все же одно дело — любоваться их миром по телевизору, у разных Крупениных и Якубовичей, издалека, и совсем иное — соприкоснуться с ним в натуре. Сильное ощущение, бодрящее.
— Родители у тебя есть?
На ее милом лице изобразилась сложная, как писали в старину, гамма чувств, которые, однако, можно определить словами: ой, не надо! Но ответила она неожиданно разумно, то есть даже чересчур нормально, без подтекста и блуда:
— У меня очень хорошие родители.
— В чем же проблема? Позвони, приедут за тобой.
— Нет.
— Почему нет?
— У них хватает своих забот. Да и потом, чем они могут помочь?
— Хорошо, позвони в милицию. Хочешь, я позвоню?
В ее взгляде промелькнуло сожаление, да я и сам понял, что сморозил глупость.
— Не хочешь в милицию, обратись к частникам. В какой-нибудь «Щит и меч». Только меня не впутывай, ладно? Я в ваши игры не играю.
— Я не впутываю.
— Как не впутываешь? Пришла — и не уходишь. А почему? Передохнула, водочки попила — и ступай с Богом.
Ее страх прошел, она внимательно меня изучала. Я догадывался, на какой предмет.
— Оля, не заблуждайся. Ты красивая, молодая, но в том, что ты можешь предложить, я не нуждаюсь.
— Этого никто не знает заранее.
— Никто не знает, а я знаю. Сумасшедшим надо быть, чтобы связаться с такой, как ты.
Много раз я недооценивал коварство женщин, хоть молодых, хоть старых, и всякий раз платил за это непомерную цену.
— Иван Алексеевич, вы же открыли дверь?
— Ну и что?
— Я в пять квартир звонила, и только вы открыли.
— Что ты хочешь сказать? Что я и есть сумасшедший?
— Настоящий мужчина всегда немножко не в себе.
То, что я пил и курил среди ночи, было глупо, но то, что я увлекся разговором с этой девицей, вообще необъяснимо. Более того, я вдруг почувствовал признаки сердечной смуты, которую не испытывал много лет. Словно теплый ароматный ветерок коснулся ресниц и проник в грудь.
— Послушай, девушка. Ночевать ты здесь не останешься. И провожать я тебя не пойду. Тот мир, где ты обитаешь, ненавистен мне весь целиком. Делайте там что хотите: насилуйте младенцев, колитесь, нюхайте, совокупляйтесь, убивайте друг друга, — меня все это не касается. Искренне жалею, что открыл дверь. Помрачение нашло.
— Вы меня боитесь?
— Конечно, боюсь. Я же человек. Человек должен бояться бешеных собак.
— Я не бешеная собака.
— Не знаю, кто ты, и знать не хочу. Тебе еще налить?
Протянула чашку.
— Иван Алексеевич, вас тянет ко мне, я же вижу.
Сказала покровительственно, но без осуждения.
— Может, и тянет. Не имеет значения.
— Мы с вами похожи, я тоже их боюсь. Раньше не понимала, теперь понимаю. Раньше они казались мне сильными, отчаянными, свободными, но это скоты. Даже не собаки. Скорее шакалы.