— Предположим. — И провела ладонью между моих ног. — Скажешь, где болит, детектив.
Я улыбнулся, но по правде сказать, сомневался, что одного раза будет достаточно.
Она поднялась на локоть и посмотрела на меня долгим взглядом.
— Ты не обязан рассказывать, — сказала она мягко.
Я поднял левую руку и тыльной стороной пальцев убрал прядь волос с ее лба, затем провел по краю ее лица, по нежному горлу и достиг упругой округлости ее правой груди. Повернув руку, я накрыл ладонью ее сосок и, обвив ее тело, положил ее на себя сверху. Я сжал ее так крепко, что в какое-то мгновение услышал биение обоих наших сердец так отчетливо, будто град падал в сосуд с водой.
— Мой отец, — сказал я, — прикоснулся ко мне утюгом, дабы преподать урок.
— Какой урок? — спросила она.
— Не играть с огнем.
— Что?!
Я пожал плечами.
— Возможно, так и надо. Он был моим отцом, я — его сыном. Если он хотел сжечь меня, он мог это сделать.
Она подняла голову, и глаза ее налились гневом. Ее пальцы погрузились в мои волосы, а глаза расширились и покраснели, когда встретились с моими.
Когда она поцеловала меня, поцелуй был таким крепким, будто она хотела высосать из меня всю мою боль.
Когда она отпрянула, лицо ее было влажным.
— Он умер, правда?
— Мой отец?
Она кивнула.
— Да. Он умер, Грейс.
— Хорошо, — сказала она.
* * *
Через несколько минут мы снова занялись любовью, и это было одно из самых прелестных и волнительных ощущений в моей жизни. Наши ладони сплющились друг о друга, руки и плечи тоже, и все части наших тел, вплоть до костей и нервов, казалось, любовно переплелись, не в силах расстаться. Затем ее бедра приподняли мои, ее ноги скользнули по тыльной стороне моих, ее пятки оказались под моими коленями — она захватила меня в плен, и я чувствовал себя совершенно скованным, как будто растворился в ее плоти, а наша кровь смешалась.
Грейс вскрикнула, а мне показалось, что звук вышел из моего горла.
— Грейс, — прошептал я, растворяясь в ней. — Грейс…
* * *
Когда я почти заснул, ее губы прошелестели над моим ухом.
— Спокойной ночи, — сонно сказала она.
— Ночи.
Ее язык проскользнул в мое ухо, теплый и наэлектризованный.
— Я люблю тебя, — пробормотала она.
Когда я открыл глаза, чтобы посмотреть на нее, она уже спала.
* * *
В шесть утра меня разбудил звук льющейся в душе воды. Мои простыни пахли ее духами и телом, едва ощутимым запахом больничного антисептика, а также нашим потом и любовными играми, въевшимися в ткань настолько, что, казалось, здесь прошла не одна, а тысяча ночей.
Я встретил ее у двери ванной, и она прислонилась ко мне, пока расчесывала свои волосы.