— Есть вещи, которые ты не чувствуешь, Марина.
— Какие? Объясни, и я пойму! Буду чувствовать!
— Понять-то поймешь, но себя не изменишь.
Пощечины, но она сама виновата. Встать с теплой постели, потопать на кухню, помыть пару яблок. Она изменится; он будет с ней счастлив.
— Думаю, не прекратить ли нам это все, Марина.
— Что прекратить?
— Отношения. Люди хотят любви, но в той форме, которая их устраивает, а ее им диктуют воспитание, культура, страхи. Так и ты. Тебе за свои рамки не вырваться.
Уйти в комнату с идиотским белым котом на стене, и реветь, и звонить Ксеньке.
Потом он придет, скажет: ладно, перестань рвать мне сердце, пойдем, — поведет в спальню, достанет бумажный носовой платок, будет растирать тебе по лицу соленую водицу, принесет виноград, который не полезет в горло. Он заговорит, и у тебя от этого новые приступы. Замолчит, ты уткнешься головой ему в плечо, затихая и всхлипывая снова, оно у тебя в ушах, звенит, оглушая: «за рамки не вырваться», приговорена.
— Мадам Дель Анна, вы не видели мой шарф?
Ноэль пошел машину из гаража выводить, ему по вечерам дома не сидится, разбирает ехать куда-нибудь. В ресторан, во «Фнак» на Елисейские (он до полуночи) или мороженое есть. За три месяца с ресторанных посиделок весь флер слетел. Крутишься, ищешь место для машины, потом идешь по холоду, чтобы сесть за столик и покорно ждать, пока принесут еду; поешь и потащишься во тьму и холод, хорошо, если домой, а то Ноэлю приспичит мороженым закусить, тогда сценарий повторяется. А дома «Приключения Свиньи Марго» лежат, осталось дорисовать всего ничего, руки чешутся. Днем плохо работается: суматоха, гости, телефонные звонки, «Черто, черто!», «Нон э поссибиле!», «То-онио-о-о!»…
— Шарф? Я убрала.
Ни одной вещице не позволено всплыть на поверхность. Мадам Дель Анна систематически обходит владения и незамедлительно приступает к ликвидации любого объекта. Положишь перчатки на тумбочку, а через четверть часа — нет их, отправились в шкаф в дальней комнате, третья полка сверху, правый угол. Подготовишь джинсы и свитер на после душа, вернешься, кутаясь в халатик, а стул уже пустой. Иногда нервы сдают.
— Марина, я слышала… ты вчера плакала?
— Нет… да… все нормально.
— Не хочешь говорить? Ну… не надо… — мадам Дель Анна изображает, что не обижена, но так, чтобы было понятно: только изображает.
— Мы уже помирились. Ноэль… очень требовательный.
— Ты еще не знаешь, каким он может быть. Абсолютно ледяным, — во взгляде у мадам Дель Анна вспыхивает восхищение (она точно так же сверкала глазами, когда рассказывала про сорокалетней давности случай на Елисейских: какой-то араб на нее засмотрелся, и мсье Дель Анна безотлагательно нанес ему сокрушительный удар в челюсть — тело нахала впечаталось в витрину так, что стекло треснуло). — А станет ледяным — все, не растопишь. Айсберг! Как почувствуешь, что оно начинается, лучше первой уйти!