— Уже на прогулке?
— Иду на лагерную электростанцию, — сказал Легрэн. — Я там работаю.
Жербье закончил приседания и подошел к Легрэну.
— Хорошее место? — спросил он.
Яркий румянец залил впалые щеки Легрэна. Только эта способность мгновенно краснеть и выдавала его молодость. В остальном он держался как взрослый; постоянные лишения, тюремный режим, а главное, напряженная работа ума, непрестанный бунт мыслей и чувств заострили его черты, лицо раньше времени возмужало.
— Я и корки хлеба не получаю за эту работу, — сказал Легрэн. — Но я люблю свое ремесло и не хочу терять навык. Вот и все.
Орлиный нос Жербье был в переносице очень тонок. Из-за этого глаза казались близко посаженными друг к другу. Когда Жербье глядел на кого-нибудь пристально и внимательно, как сейчас на Легрэна, рот его кривился в неизменной усмешке, на лбу обозначалась суровая складка, а глаза сливались в полоску черного пламени. Поскольку Жербье молчал, Легрэн повернулся, намереваясь продолжать путь. Жербье тихо сказал:
— До свиданья, товарищ.
Легрэн обернулся с такой стремительностью, точно его что-то обожгло.
— Вы... вы... коммунист, — пробормотал он.
— Нет, я не коммунист, — сказал Жербье.
И после короткой паузы, улыбаясь, добавил:
— Но это не мешает мне иметь товарищей.
Жербье поправил полотенце на бедрах и снова принялся за гимнастику. Красная куртка Легрэна медленно растаяла в струях дождя.
■
Во второй половине дня немного прояснилось, и Жербье обошел лагерь. Это заняло у него несколько часов. Плато было огромное, всю его площадь занимали бараки заключенных. Видно было, что лагерь расширялся беспорядочными толчками, по мере того как приказы Виши гнали на это голое плоскогорье все новые и новые толпы арестованных. В центре высилось первоначальное ядро, подготовленное для немецких военнопленных. Строения здесь были прочные и выглядели вполне пристойно. В лучших из них разместились службы лагерной администрации. Дальше, насколько хватал глаз, шли вереницы бараков — из досок, из гофрированного железа, из просмоленного картона. Это напоминало зону нищеты и отверженности, опоясывающую большие города. Лагерю требовалось все больше и больше места.
Больше места для иностранцев. Для спекулянтов. Для франкмасонов. Для кабилов. Для противников Легиона. Для евреев. Для крестьян, уклонявшихся от поставок. Для цыган. Для рецидивистов. Для политически неблагонадежных. Для подозреваемых в неблагонадежности. Для тех, кто был правительству неугоден. Для тех, чьего влияния на народ опасались власти. Для тех, на кого поступили доносы, но не нашлось улик. Для тех, кто отбыл срок наказания, но кого не хотели выпускать на волю. Для тех, кого судьи отказывались судить и кто был наказан за свою невиновность...