— Будь так любезна, обрежь хвостики, пока я чищу картошку.
Она взяла дуршлаг и нож:
— Миссис Шипли…
— Давай не будем сейчас об этом, Арлин. Может, позже. Мое мнение однозначно: вы оба молоды и ничего не зарабатываете.
На самом деле не так уж они были и молоды. Джону было почти тридцать, а Арлин, наверное, лет двадцать восемь. Но в моих глазах они были еще дети — может, из-за своей нищеты. После ужина мы уже не возвращались к этому вопросу. Джон повез Арлин в город, и я решила его дождаться. Я отказывалась заходить в гостиную вечером — слишком мрачное впечатление производил на меня пустой сервант и ковер на полу, пахнувший нафталиновыми шариками, которые я разбросала здесь прошлым летом. Мне все казалось, что Брэм еще там — сопит, бурчит и смотрит на меня влажными глазами, принимая меня за свою первую жену. Я коротала время на кухне, сидя на стареньком диванчике из Торонто с ситцевым покрывалом, оборки которого давно превратились в неряшливые махры. Фитиль давно не подрезали, и лампа коптила. За годы проживания в электрифицированном доме мистера Оутли я совсем отвыкла от керосиновых ламп, и, убавляя огонь, я вспомнила, как в детстве всерьез думала, что эти лампы называются «крысиновыми». Как будто и не со мной все это происходило. Я смотрела из окна на висевшую на одной петле калитку и темные очертания жалких тополей за ней и думала о том, как же так вышло: скажи мне кто-нибудь лет сорок назад, что мой сын будет гулять с дочерью «безродной» Лотти Дризер, я бы рассмеялась этому человеку в лицо.
Наконец Джон вернулся. Он стоял в проходе, и свет от лампы падал на его шею и загорелые ключицы, выпирающие, словно обтянутое кожей коромысло. Ворот его синей рубашки был расстегнут — рубашка была рабочая, но при этом свежая.
— Она и обстирывает тебя, как я погляжу, — заметила я.
— И что с того? — спросил он.
— Да ничего. Просто из всех девушек я могла бы представить тебя в серьезных отношениях с кем угодно, но только не с ней.
— В детстве она мне никогда не нравилась, — сказал Джон. — Для меня она была только дочерью Телфорда Симмонса — наверное, поэтому…
— Да кто он такой, этот Телфорд Симмонс? — бросилась объяснять я. — Билли Симмонс первым открыл здесь похоронное бюро, и дела он вел плохо, если верить моему отцу. Когда Телфорд был мальчишкой, мать его утюжила чужие скатерти и салфетки, чтобы подзаработать. Ничего особенного эти Симмонсы собой не представляли.
— Возможно, ты удивишься, — сказал Джон, — но я встречаюсь с ней, а не с ее дедом, равно как и она со мной, а не с моим прародителем.