Димитрис коснулся холодной ржавой решетки.
Узник поднял глаза, и бесконечная боль отразилась в них.
— Помни, — сказал ему офицер негромко, — здесь невиновных нет. Раз попал в кандалы, то уже виновен; единственный твой выход — раскаяться.
Пленник встал.
Но Димитрис взмахнул рукой, и грязные железные цепи, глухо зазвенев, натянулись, узнику пришлось сесть.
— Не спорь со мной, — глухо произнес офицер. — Все считают, что невиновны, это еще ничего не значит. Подай прошение в рекруты. Много солдат на войне погибло, там нужны добровольцы.
— Как же?! — забормотал свирфнебблин. — Знаем мы, куда пошлют этих добровольцев — на Черную Реку, в зараженные города.
Он тоже подошел к камере и взмахнул рукой.
— Знай, это смертный приговор! Никто оттуда живым еще не вернулся. Лучше уж тут сиди. Койка есть, жрачка есть, крыша не протекает, чего тебе еще?
— Свобода, — сказал Димитрис. — Лучше жить свободным и умереть, чем всю жизнь прогнить пленником.
— Глупости, ваше благородие! — возмутился Улхарь. — Кому свобода нужна? Выжить любой ценой, вот что самое главное; и каша-то у нас неплохая, сами едим.
Он и сам не мог объяснить, с чего вдруг принялся спорить. Просто все в новом розыскном его раздражало — и молодость, и стремление поступать по правилам, и вера в нелепые идеалы.
— Лучше хоть тут, но жить, — заявил свирфнебблин, — чем сдохнуть в проклятой крепости.
— Это уже ему решать, — ответил Димитрис и перешел к другой камере.
Там, на полу, на куче соломы, сидел огромный детина. Свежий шрам рассекал лицо. Руки и ноги были прикованы к полу — так, чтобы узник не мог даже приподняться.
— Разбойник, — сказал свирфнебблин. — Много душ загубил, да еще насмехался над государем-императором. Завтра казнят на дыбе.
— Здесь пропустил, — бросил Димитрис кратко.
Показал на пустую миску колодника.
— Немедля неси еду.
— Помилуйте, ваше благородие.
Надзорщик засуетился.
— Зачем ему вдруг еда? Все равно же завтра казнят шишижника, так чего кашу переводить?
Димитрис замер.
Обернулся к тюремщику, и бешеный гнев сверкнул в глазах розыскного.
— Если положено по закону кормить темничников, так корми, или вы, стервецы поганые, на этом и наживаетесь?
Кровь отхлынула от лица тюремщика.
— Знаешь, что это? — прошипел Димитрис. — Кража пайка, а значит, расхищение государевого имущества. За такую растрату вечное заточение или дыба.
— Помилуйте, ложка каши, — захлебнулся страхом тюремщик.
Нажиться на ней, конечно, было немыслимо.
Но съесть паек приговоренного к смерти — дело святое. Все равно тот никому не пожалуется.
— Так вот, по ложке каши страну и разворовали, — тихо произнес Димитрис, и свирфнебблина бросило в холодный пот. — Быстро принести ему миску, и чтобы больше такого не было.