Они стояли друг напротив друга и, казалось, вибрировали от ярости.
— Марш домой! — орал Толя. — Тебя уже в школе потеряли!
— С чего бы? — в том же тоне отвечала она. — Я два месяца назад сдала все зачеты за шестой и седьмой класс!
— Сдавай за восьмой!
Дима и Тима нервно переглянулись.
— Ребята, спокойно! — жалобно нарушил перепалку Дима. — Не надо семейных сцен на людях…
Несмотря на злость, Ася ухмыльнулась краем рта, а Толя чуть заметно покраснел.
В этот момент Германа, не услышавшего ни слова из «семейной сцены», будто толкнул в спину непонятный инстинкт, требовавший удостовериться в том, что эта чудо-девушка — не морок, явленный больным воображением. Плохо соображая, что делает, он встал между ней и Толей, опустился на одно колено и принялся осторожно распутывать остатки веревок на ее запястьях. Развязав, внимательно осмотрел руки… потом провел ладонями, смахивая пыль и ощупывая, по ступням и голеням. Он пристально вглядывался во все ранки, и видно было, что сосредоточенное внимание на его лице сменяется рассеянным потрясением.
«Это след от раскаленной спицы, — определил он. — Ногу протыкали спицей насквозь, совсем недавно». Герман удержался, чтобы не произнести эти слова вслух, ведь лояльности Толе они бы не добавили. «А ступни, похоже, сжимали тисками…ей, наверное, очень больно стоять». Круглая опухшая рана на руке, такая же — с тыльной стороны. «Гвоздь…» Он поднялся и продолжил осмотр, убрав волосы с Асиного лба. Кровавые точки образовали окружность, охватывая всю голову. «Какой-то шлем или обруч с шипами…»
Ася не шевелилась. Никто не шевелился, следя за движениями Германа, затаив дыхание. Но все видели не освидетельствование телесных повреждений, а нечто совершенно иное. Это была словно беседа двух тел, таинственный акт нежности, под музыку, которая в абсолютной тишине отчетливо слышалась каждому, где-то в области груди. Мощные волны непонятной энергии заполнили пещеру и пронзили присутствующих, погрузив тела в гипнотическую негу.
Юра, наиболее близкий Герману по духу, неотвратимо заражался его состоянием. Он испытывал острую потребность самостоятельно ощущать то, чем насыщал пространство брат, творить это наркотическое состояние счастья.
Денис, чувствительный до способности видеть эмоции, наблюдал самую удивительную картину: от Германа исходило оранжевое свечение, настолько сильное, что заполняло искрящимся светом все вокруг; постепенно такое же свечение, пульсируя, возникло в центре Асиного тела и разгоралось все ярче. Оно обволакивало ее, будто нежно ласкало, укутывало, струилось по ней, переливалось золотистыми и красными тенями… Между тем, на уровне головы Германа стало медленно разрастаться черное облачко, легкой дымкой укрывая оранжевые искры. Видение было настолько красивым, что Денис забыл дышать. «Боже, что он делает?!» — чуть слышно прошептал он, чувствуя, что нечто сильное и красивое, наполнившее пространство пещеры и все находящиеся в ней тела, становится еще и трагичным. Денис понял, что Герман обладает крайне редким даром улавливать в тонком мире эмоций и наращивать до степени насыщения самого воздуха любовь. Герман! Медведь-девственник, кто бы мог подумать!