— А ты его в плен хотел взять, что ли?
— Не знаю, но он ведь для нас был уже не опасен. И потом он на самом деле всего лишь исполнитель, Алик.
— Он солдат, Ганс, такой же солдат, как и мы, а это война.
Но он не рассеял того тяжелого осадка, что был на душе у товарища. Смерть, пусть и смерть врага, была для того слишком невероятным событием в это утро.
— Просто его жизнь и смерть были в твоих руках. Он мог бы жить, Алик.
Всем группам был дан отбой. Это был самый знаменательный итог их работы и все же… И все же в каждой победе есть горечь, хотя бы капля. Знал ли об этом Алик? Вероятно, лишь чувствовал. Ганс был склонен к философии, не он. А Алик был прежде всего воин. И потому он не стал дожидаться, пока соберутся все.
— Куда ты? Ведь мы ж ничего не решили! — пытался остановить его Ганс.
— Мы вырвали зуб, а корень остался, — отмахнулся Алик.
— Но, может, хватит смертей? Поставим на этом точку?
— У нас всегда все кончалось на стрелочниках, — улыбнулся в ответ Алик, — не пора ли ломать традицию?
И Ганс не смог его удержать.
Город встретил август дождями. Небо, словно сошедший с ума садовник, ударило во все трубы и шланги, и, вырвавшись на волю, вода поразила безумием граждан. Город поднял воротники, распахнул зонтики. Город нырнул в подворотни и под козырьки остановок — куда там! Вскипая потоками, вездесущая вода хлынула на улицы и тротуары, догоняя мечущихся, настигая понадеявшихся на надежность укрытия, повсюду утверждая тщету и суетность бытия.
Николай Иванович едва добрался до дома.
— Ну и ливень, черт! Ботинки — вдрызг! Слышь, мам? Дай что-нибудь сухое! — завозился он у порога.
— На вот, надевай скорее. — Мать принесла халат, шерстяные носки. — Обедать будешь?
— Конечно, буду! И полотенце еще, мам!
— А в Европе-то что творится! — рассказывала мать, наливая ему борщ. — Дунай из берегов вышел, люди на крышах спасаются! Весь день в новостях показывают.
— Угу! — отозвался он, обжигаясь горячим. — Теперь и до нас докатилось.
— Ладно, ты ешь, ешь! — забеспокоилась мать. — Ноги-то, небось, промочил? Водки выпьешь?
— Капельку.
— Тут тебе, кстати, опять повестку прислали.
— Тьфу ты! — поперхнулся он. — Какую еще повестку?
— Почем я знаю? Это у вас все какие-то тайны, — обиженно пробормотала она, — опять, наверное, с этими твоими дружками.
— Какими дружками? О чем ты, мам?
Он пришел в раздражение от такой очевидной нелепости.
— Ну, Алик твой, кто там еще? Откуда мне знать? Ты мне никогда ничего не рассказываешь.
— Постой, постой! — он даже отодвинул от себя тарелку. — Откуда тебе известно про Алика?