— Эй, люди, пора вставать! — кричитъ смотритель участка Оранжъ-Флатъ. Мы не видимъ его, такъ какъ еще глубокая ночь, всего три часа утра, но мы тотчасъ же вскакиваемъ съ постелей и натягиваемъ панталоны и блузы.
Время жатвы, и мы мучаемся, какъ собаки, спимъ слишкомъ мало, и всѣ ходятъ въ неестественно возбужденномъ состояніи духа. Мы ссоримся изъ-за каждаго пустяка; при малѣйшемъ затрудненіи, встрѣчающемся въ работѣ въ продолженіе дня, мы поднимаемъ шумъ и ломаемъ орудіе. Самъ смотритель сдѣлался худъ и тощъ, какъ жердь. Онъ разсказалъ намъ, что сосѣдній участокъ значительно опередилъ насъ и кончитъ жатву на нѣсколько дней раньше, чѣмъ мы.
«Этому не бывать!» — отвѣтили мы со стиснутыми зубами.
Мы вбили себѣ въ голову догнать сосѣдній участокъ и даже блестяще превзойти его. Никто не въ состояніи удержатъ насъ отъ этого; поэтому послѣднія двѣ недѣли смотритель будить васъ въ три часа утра, и его возгласъ: «эй, люди, пора вставать!» мы услышимъ и завтра и послѣ завтра къ три часа утра. Мы не предвидимъ конца этой горячкѣ.
Мы спѣшимъ къ столу и принуждаемъ себя проглотить хотя самую малость хлѣба съ масломъ, мяса и кофе. Пища хорошая, но мы забыли уже, что такое хорошій аппетитъ. Десять минутъ спустя мы уже сидимъ въ нашихъ повозкахъ и выѣзжаемъ на работу.
И мы работали, какъ Богомъ забытые, полоумныя существа. Мы прекрасно сознаемъ, что насъ ждутъ благодарность и похвала, въ случаѣ если мы хотя на одинъ день окончимъ работу раньше, чѣмъ сосѣдній участокъ, а сосѣдній участокъ тоже работаетъ изо всѣхъ силъ. Каждый изъ насъ имѣетъ свою долю честолюбія на этомъ свѣтѣ, и у насъ оно было.
Свѣтаетъ. Солнце восходитъ и начинаетъ палитъ немилосердно; мы сбрасываемъ наши блузы. Сотни людей разбросаны по безконечному длинному полю, засѣянному пшеницей; тутъ мы будемъ работать до вечера, пока не наступитъ темнота.
— Я не знаю, буду ли я въ состояніи выдержать это, Нутъ, — сказалъ Гунтлей, ирландецъ.
А Нутъ, это былъ я.
Я слышалъ, какъ въ продолженіе дня Гунтлей говорилъ то же самое бродягѣ Іецу, что онъ не въ состояніи больше выдержать.
Я сдѣлалъ ему замѣчаніе за его болтливость и упрекнулъ его въ томъ, что онъ говоритъ это какому-то бродягѣ.
Гунтлей прекрасно сознаетъ, что, благодаря этому, онъ имѣетъ надо мной извѣстную власть и разбудилъ мою ревность. Онъ пускается въ дальнѣйшія подробности и говоритъ совершенно открыто:
— Я больше не могу. Сегодня ночью я удираю. Если ты захочешь итти со мною, то я буду въ 12 часовъ ночи около конюшни.
— Я не хочу итти съ тобой, — сказалъ я.
Я проработалъ весь день и все думалъ о томъ, что мнѣ сказалъ Гунтлей; когда наступилъ вечеръ, я окончательно рѣшилъ не итти съ нимъ. Я прекрасно видѣлъ, что онъ хотѣлъ поговорить со мной, какъ во время ужина, такъ и послѣ, когда мы ложились спать, но я избѣгалъ его и былъ доволенъ собой, что могъ оказать ему сопротивленіе.
