Пациенты, которых я принимал в тот день, напоминали труппу дешевого манхэттенского театра.
В девять утра должна была явиться страдающая булимией дама, которая ввязалась в роман со своим женатым шефом.
В десять — клептоман с чувством вины. Он каждый раз возвращался в магазин, чтобы вернуть свою добычу на место.
В одиннадцать — сексуально озабоченный виолончелист.
Потом у меня была пара часов на обед и работу с документами, а затем — двухчасовой пациент: актер из мыльной оперы, утративший способность отличать себя от изображаемого персонажа.
Затем пациент трехчасовой. О нем я лучше умолчу.
И наконец, последний из них. Четырехчасовой. Из-за него-то я этот день и запомнил.
Его звали Кевин Дэниэлс. Это был сражающийся за место под солнцем молодой автор, который написал семь сценариев, но ни одного пока не продал. Свое разочарование Кевин выражал в озлобленной ненависти к тем самым людям, которых ему так хотелось очаровать. Кевин утверждал, что Голливуд кишел, я цитирую, «культурно отсталыми, капризными шлюхами, задавшимся целью обращать кинозрителей в довольных всем на свете идиотов».
Впрочем, именно в тот пасмурный октябрьский четверг Кевин появился в моем кабинете с нехарактерной для него улыбкой на лице. И сообщил, что у него есть важные новости.
— Меня посетило прозрение, — заявил он и, наклонившись ко мне, заговорщицки прошептал: — Я должен находиться в утробе зверя. Все, переезжаю в Голливуд.
Я кивнул, сохраняя невозмутимое выражение лица.
— В прошлые выходные я слетал туда и снял квартиру в Голливуд-Хиллз. Послезавтра уезжаю туда насовсем.
— Времени зря не теряете.
— Стараюсь, когда удается.
— Родителям сказали? — спросил я.
— Они-то и дали мне денег на квартиру.
— То есть они ваше решение одобряют?
— Ну, не то чтобы целиком и полностью, — ответил Кевин. — А вы, Дэвид? Вы одобряете мое решение?
Поосторожнее, сказал я себе. В психотерапии очень многое основано на том, что ваши слова не должны приносить больше вреда, чем пользы. Моя задача: отделять правильное от неправильного не в абсолютном смысле, а только в том, что касается конкретного пациента.
— Не уверен, что мои мысли как-то связаны с одобрением или неодобрением, — сказал я. — Самое важное, чтобы никто не имел над вашей жизнью большей власти, чем вы сами. Успеха это не гарантирует, зато гарантирует право самостоятельно принимать решения.
