Поднимался ветер. Злой, сырой, пронизывающий насквозь…
Ветер беспощадно разогнал по небу клочья облаков, наотмашь сек стонущие деревья, баламутил речную воду. Он сдул пыль с созвездий, и они сияли холодно, чисто и отрешенно в невообразимой дали. Им не было дела до двух человеческих фигурок, скорчившихся на придорожном валуне.
— Ничего, — деланно бодрым, юношеским голосом молвила одна из фигур, та, что повыше и покрепче. — Скоро будем дома. Там тепло и сухо. Потерпи немного…
— Ты думаешь, они примут нас? — устало отозвалась другая фигурка девичьим голоском.
— Конечно, примут! — немедленно ответил юноша, но даже доверчивая слушательница, склонившаяся к его плечу, услышала плохо скрытое сомнение в тоне прозвучавшего заверения. Юноша понял это и торопливо добавил: — Отец, конечно, придет в бешенство, но и он не посмеет выгнать нас, пока ты… Теперь уже все равно ничего нельзя поделать, — закончил юноша безнадежно.
— Да, — эхом отозвалась девушка. — Нельзя… Хотя я пробовала, честное слово, пробовала!
— Тихо, тихо… — зашептал юноша, баюкая встревоженную спутницу в объятиях. — Я знаю, глупая… Все будет хорошо отныне.
— Чего ж хорошего, — рассудительно отозвалась девушка. — Если твоя семья не простит тебя и не примет нас, что мы станем делать?
— Что я — калека? — искренне возмутился юноша. — Найду работу, я многое умею. И плотник я хороший, и столяр, и краснодеревщик сносный… А нет, так наймусь к кому-нибудь в работники, как раньше. Нам до тепла продержаться, а там… — Юноша закинул лицо к небесам, разглядывая равнодушные звезды, и радуясь тому, что девушка не видит его выражения. Лицо всегда было его бедой, ибо слишком откровенно прорисовывало хозяйские думы.
— Замерзла? — наконец участливо спросил он, почувствовав, как дрожит его подруга. — Давай-ка, я за хворостом схожу, костер разведем…
— Что ты! — испугалась девушка. — Здесь нельзя… Да и не замерзла я вовсе, — поспешно запротестовала она, заметив, как нахмурился юноша. — Просто страшно мне.
— Чего ты боишься? Я ли тебе не защита и опора, раз дал клятву? До самой смерти… Я зубами перегрызу горло любому, кто посмеет недобро посмотреть на тебя…
— Даже собственному отцу?
Юноша умолк, тяжко вздохнул, словно силясь потягаться с ветром, а потом сердито добавил:
— Если они не примут тебя, то знать я их больше не хочу! Ты моя законная жена, мы венчаны, мы честны перед Хранящим, всем миром и светом, я твой супруг, и никто нам больше не нужен… Если кому-то это не по душе, что ж, так посему и быть…