Дождь. Стена дождя. Ветви по лицу. Мокрая трава в ноги. Не пускает. Держит. Ветер.
Почему так холодно? Почему так страшно? Почему так тяжело идти? Нет, бежать. Куда он бежит?
Запах. Тяжелый, сладкий, тошнотворный запах, пробивающийся даже сквозь ветер, дождь и сырую листву.
Это кровь.
Она на руках, на одежде, на сырых ветках, на мокрой траве, она везде. Дождь смывает ее, но кровь все равно повсюду. Вот что чувствовала та леди, жена Макбета… Бедняжка! Выносить этот запах…
Он бежит, спотыкается, тянет за собой мертвое тело. Бледные, забрызганные грязью ноги мертвой девушки то и дело цепляются за кусты и камни, и тогда он злится.
Она такая тяжелая и неудобная, эта дурочка! Она все портит. Работа была выполнена безукоризненно. Сначала — бечевка, впившаяся в горло. Хрип. Содрогание тела, из которого уходит жизнь. Потом — два удара ножом. Все идеально. А главное — точно так, как это было двадцать лет назад.
Проклятье! Не все! Он едва не забыл самое главное.
Он опускается на колени перед телом. Одним движением рвет мокрое платье от ворота до самого низа. Вынимает из кармана нож.
Это очень просто, потому что она больше не орет и не дергается, она ведь уже мертвая.
Две буквы на мертвой коже. Р. и М. Робби МакБлейр.
Он все-таки вернулся из преисподней!
Саманта Джонс разгладила невидимые миру складки на платье и прищурилась, рассматривая свое отражение в зеркале. Рыжие локоны расплескались по плечам языками пламени. Зеленый искрящийся шелк идеально облегал точеную фигурку. Хотя нет, не фигурку. Фигуру. Нечего скромничать. Метр восемьдесят без малого, что есть, то есть. При таком росте нельзя сойти за статуэтку из паросского мрамора, даже если у тебя алебастрово-белая кожа и огромные зеленые глаза, опущенные темными ресницами, фигура спортсменки и ноги модели.
Все равно выйдет не статуэтка, а статуя. Впрочем, весьма красивая.
Саманта Джонс рассмеялась и показала язык своему отражению. Впервые за много месяцев она сшила себе платье. Уж больно хорош оказался материал. Конечно, в паб в нем не пойдешь, да и на работу не выйдешь, но если впереди Ночь Отцов-основателей…
Бен Блейр стоял на земле уже пятьсот с лишним лет. И пятьсот с лишним лет праздновалась эта самая ночь. Жители старинной шотландской деревушки, с веками превратившейся в небольшой, но вполне самодостаточный городок, по праву гордились своей приверженностью традициям. А Отцы-основатели, Уильям Блейр и Фергюс МакГоунт, наверняка гордились своим детищем.
Саманта Джонс в глубине души сомневалась, что должна отвечать Отцам-основателям тем же. Католический священник и предводитель могущественного шотландского клана могли бы прославиться чем-нибудь и поприличнее. Кстати, клан в результате отрекся от своего предводителя. Даже по меркам пятнадцатого века Фергюс МакГоунт погорячился…
