ФРАНЦ КАФКА
ПЕРВАЯ ТОСКА
Перевела Анна Глазова
Акробат на трапеции -- а, как известно, это одно из самых сложных, труднодоступных для человека искусств, которым занимаются высоко над сценой варьете, под самым его куполом -- так устроил свою жизнь, что, сперва лишь из стремления к совершенству, а затем из превратившейся в тирана привычки, проводил и день и ночь на трапеции всё время, пока работал в одном и том же месте. Все его, впрочем, очень скромные нужды удовлетворяли сменявшие друг друга служители, ожидавшие внизу и отправлявшие всё, что требовалось, вверх и вниз в специально сконструированных для этого сосудах. Особенных сложностей для окружающих подобный способ существования не создавал; только во время других номеров программы он чуть-чуть мешал, оставаясь висеть наверху, чего никак нельзя было скрыть, и то и дело привлекал к себе взгляд из публики, несмотря на то, что в эти минуты он обычно оставался тих. Однако, дирекция прощала ему это, потому что он был исключительным, незаменимым артистом. К тому же, было, конечно, очевидно, что он жил так не из каприза, а лишь таким образом мог постоянно оставаться в форме, поддерживать в себе совершенство искусства.
Кроме того, условия там, наверху, были и в остальном неплохие, а когда в тёплое время года боковые окошки по полной дуге свода стояли открытыми, и солнце вместе со свежим воздухом с силой врывалось в сумеречное помещение, то становилось даже хорошо. Правда, его общение с людьми было очень ограниченным: только иногда коллега-гимнаст взбирался к нему по верёвочной лестнице, и тогда они оба сидели на трапеции, прислоняясь к канатам слева и справа, и болтали, или же строители чинили крышу и перебрасывались с ним парой слов через открытое окно, или пожарный проверял аварийное освещение на верхней галерее и выкрикивал что-то уважительное, но малопонятное в его адрес. В остальном же ничто не нарушало тишины; только иногда какой-нибудь заплутавший служащий, забредший в театр после полудня, бросал взгляд в высоту, почти убегавшую из поля зрения, где акробат на трапеции, не предполагавший, что за ним наблюдают, занимался своим искусством или отдыхал.
И так жизнь акробата могла бы протекать без помех, не будь неизбежных переездов с места на место, которые его крайне обременяли. Хотя импресарио заботился о том, чтобы упасти акробата от всякого ненужного продления страданий: для перемещения в города использовались гоночные автомобили, которые, по возможности, ночью или в самые ранние утренние часы проносились по безлюдным улицам на последней скорости, однако же, для тоски акробата на трапеции и это было слишком медленно; в железнодорожном вагоне заказывалось целое купе, время в пути в котором акробат проводил, лёжа в багажной сетке -пусть жалкое, но всё же подобие его обычного способа существования; в следующем месте гастролей трапецию в театре укрепляли задолго до прибытия акробата, а все двери, ведущие в помещение театра, стояли нараспашку, и все подходы к нему освобождались -- но всё равно, самыми прекрасными моментами в жизни импресарио были те мгновения, когда акробат ставил ногу на ступеньку верёвочной лестницы и в ту же секунду, наконец, вновь повисал на своей трапеции.
