Дмитрий Е. Аринин
С новым годом!
В нашем доме на стене висит большая фотография в рамке в виде надгробной плиты. На фотографии изображен большой особняк белого цвета в бликах дневного солнца, по бокам растут деревья, макушки склонились над крышей, словно схватили здание, чтобы никогда не отпускать. В здании несколько окон. На особняке написана дата «…2013 г.». Перед крыльцом газон с зеленой травой, а на ступеньках стоят улыбающиеся люди. Они заманивают тебя. Вверху фотографии надпись «Resident Evil>{1}», внизу «VICTORIA». По всей видимости, это групповая семейная фотография. В комнате помимо меня находится папа, бабушка и двое неизвестных. Я подхожу, снимаю фотографию, трясу со всей силы и вешаю обратно.
Тьма заполнила комнату. Тишина. Включаются красные аварийные огни. Их свет пробивается через тьму и блекло освещает комнату. Единственное, что изменилось в комнате, это появившаяся у стены под фотографией кровать без постели и матраца, голый металлический каркас с металлической натянутой сеткой. На кровати лежат свернутые в один рулон старые одеяла и настенные ковры. Мы подходим и пытаемся развернуть рулон с краев, чтобы посмотреть, что в него завернуто. С одной стороны мы обнаруживаем ноги человека, а с другой голову. Мы освобождаем лицо старой женщины — она мертвая. Бабушка пятится назад и падает. У нее испуганное лицо, она вертит головой и произносит:
— Это невозможно! Это моя бабушка! Как она могла оказаться здесь, ведь ее похоронили десятки лет назад?
Я подхожу к фотографии и вижу, как день сменяет тьма, на всех окнах появились решетки, крыльцо залито кровью, люди исчезли, вспышка молнии освещает всю фотографию, а дата поменялась с «…2013 г.» на «…1013 г.». Мы все ложимся спать на пол, и нас начинает трясти, словно электрический заряд проходит по всему телу. Всех охватывает страх. Все мычат и скулят от боли, но сказать никто ничего не может.
Тишина. Тьма рассеялась. Нас окружает дневная обстановка в комнате. Кровать с рулоном исчезла, фотография вернулась в прежний вид, и дата поменялась на «…2013 г.». Все сидят молча, и в тишине раздается звук разбивающейся посуды из кухни. Я открываю дверь и заглядываю в кухню. В ней бьет посуду мой дядя, а потом встает на стул, надевает петлю на шею и вешается. Дверь захлопывается. Комната вновь погружается во тьму, сквозь которую пробиваются красные мигающие аварийные огни. Нас всех начинает снова трясти, словно в приступе эпилепсии. Передо мной появляется маленькая девочка и говорит: «Если ваш котенок нашкодил, нужно его наказать!» Она бьет мне пощечину и добавляет: «Если же котенка обидеть, то месть его будет жестока». Я открываю рот и пищу как мышь, так громко, что сам начинаю глохнуть, и просыпаюсь.