Гунтлей былъ гораздо выше и дороднѣе Іеца. Повидимому, судьба обошлась съ нимъ круто; какъ-то однажды во время разговора на фермѣ, когда мы были свободны въ виду того, что лилъ дождь, онъ сталъ горячо соболѣзновать мужу «имѣющему невѣрную жену». «Если ты ее не любишь, убей ее! — сказалъ онъ, — но если ты ее любишь — то скорби о ней всю жизнь, а самъ сдѣлайся никуда негоднымъ отребьемъ». Очевидно, Гунтлей видалъ лучшіе дни, но теперь онъ былъ безнадежнымъ пьяницей и по образу своихъ мыслей обратился въ хитрую лису. У него были кроткіе, отвратительные глаза, на которые противно было смотрѣть. Подъ жилеткой онъ носилъ постоянно старую шелковую фуфайку, которая отъ времени сдѣлалась такого же коричневаго цвѣта, какъ и его кожа, и составляла съ нимъ одно цѣлое. Съ перваго взгляда казалось, что онъ обнаженъ до самаго пояса. Такъ какъ онъ по силѣ превосходилъ насъ всѣхъ, то пользовался въ нашемъ кругу большимъ уваженіемъ. Солнце имѣло свое дѣйствіе, и я мало-помало засыпаю. Въ высокой травѣ шуршитъ вѣтерокъ…
Но это былъ очень неспокойный сонъ, нѣсколько разъ я вскакивалъ и кричалъ, но потомъ ложился опять, когда я видѣлъ, гдѣ я нахожусь. Іецъ говорилъ каждый разъ: «Спи спокойно, Нутъ».
Когда я проснулся совсѣмъ, былъ уже день, мои оба товарища сидѣли и закусывали. Они говорили о томъ, что мы не взяли своего жалованья, и за тѣ четыре недѣли, которыя мы отработали на фермѣ, мы ничего не получили…
— Когда я объ этомъ подумаю, мнѣ хочется вернуться на ферму и сжечь ее, — сказалъ Гунтлей.
Они поглощали невѣроятное количество провіанта, не думая о томъ, что слѣдовало бы быть экономными въ виду предстоящаго путешествія. Такъ какъ у меня была своя порція мяса, то я взялъ только немного хлѣба у Іеца. Теперь у каждаго былъ свой запасъ.
Подкрѣпившись, мы продолжали наше путешествіе. Солнце сильно опустилось, на нашъ взглядъ было часа четыре, половина пятаго, когда мы двинулись въ путь. Мы попрежнему держались сѣвера, чтобы попасть на полотно желѣзной дороги.
Мы шли до поздней ночи и снова устроились на ночлегъ въ степи; передъ этимъ Гунтлей съѣлъ весь свой запасъ провіанта и, насытившись, заснулъ, какъ убитый. Ночью мы проснулись всѣ трое одинъ за другимъ отъ леденящаго холода, мы стали прыгать въ темнотѣ, чтобъ хотя немного согрѣться, затѣмъ бросились на землю и чувствовали, какъ трава, покрытая инеемъ, касалась нашихъ лицъ. Мы легли какъ можно ближе другъ къ другу, задремали и стучали отъ холода зубами. Гунтлей мерзъ менѣе насъ, такъ какъ онъ былъ очень сытъ.
Наконецъ, Іецъ не выдержалъ и сказалъ: