"Я ведьма", - сказала Ингрид тревожным шепотом. - "Я наведу на тебя порчу".
Она выставила вперед вторую руку, желая оттолкнуть Сансу, но ладонь наткнулась на голую грудь и отдернулась назад. Странный вздох поколебал воздух.
"Я знаю", - глухо отозвалась Санса, пальцами обхватывая лезвие так, словно собралась его сломать. Ингрид дернула нож на себя, и теплые капли крови с взрезанной ладони обожгли губы. В тот же миг Санса поцеловала ее, крепко, яростно, языком пробивая все возможное сопротивление. Вкус железа наполнил собой ночь, когда Ингрид сдалась без боя, выбрасывая нож и обнимая Сансу за плечи.
Многое она позволила тогда своей названной сестре. Гораздо больше, чем должна была бы. И ни разу об этом не пожалела: у Сансы были теплые руки, верные слова и отчаянное сердце, полное любви. Ингрид не хотела отпускать Сансу на войну, но и привязать ее к себе не смела.
"Возвращайся с щитом", - спокойно сказала она ей, щуря глаза от поднимающегося солнца. - "Я буду ждать тебя".
И Санса обещала вернуться.
Она ушла утром, как и все остальные. Ингрид обняла ее, неловко и неумело, смотря, как плачут матери и бабки, отпускающие детей на войну. Санса дышала ей на ухо, чуть сгорбившись, потому что была немного выше, и что-то говорила, но Ингрид не слышала. И не слушала.
Она не сказала ей тогда "прощай", не сказала и "до свидания", а просто стояла и смотрела вслед, выжигая на сердце новый шрам.
Ингрид хотела бы верить, что Санса вернется, но все любимые ее уходили в закатную страну, выбирая объятия мертвого бога.
С той поры прошло много времени. Ингрид ведет счет дням, оставляя зарубки на дверном косяке: скоро она перестанет дотягиваться, и тогда придется портить второй косяк. Мать наказала бы ее за это, но матери нет, Ингрид одна и сама себе хозяйка. Она выходит на дорогу, ведущую к морю, каждое утро. Встает на распутье и до боли в глазах всматривается вдаль. Ждет. Верит. Не хочет сдаваться.
Зима тянется невыносимо долго. В этом году она особенно холодна: дуют безжалостные ветра, пробирающиеся под одежду, валит снег, заносящий дома, боги равнодушно замораживают воду в колодце, и каждый день приходится растапливать лед, чтобы было, что пить. Ингрид не страшно: запасов в ее доме хватит на две таких зимы, а от любых хворей на полках, что приколочены к стенам, стоят горшочки и плошки с травами, мазями и настоями. Слабость тела будет побеждена быстро, но как быть со слабостью духа? Ингрид отвыкла быть одна, ей тяжело даются ночи, наполненные бессонницей. Перед глазами встают сплетенные в горячих объятиях тени, до слуха доносится далекий шепот и признания, а иногда - и откровенно бесстыдные слова, распаляющие сердце и пускающие жар по телу. Иногда жар этот добирается до ног, и тогда Ингрид уже не может остановиться, да и не хочет этого. Она извивается на кровати, снова и снова произнося заветное имя, желая, чтобы руки, доставляющие удовольствие, оказались бы чужими, а после, наконец, крепко засыпает, думая о том, что только так и может изгнать зловредного беса, мешающего ей видеть сны.