Я решила, что ослышалась, когда доктор Карл Вулф позвонил мне и спросил, не хочу ли я издать свои юношеские записки. Этот дневник я вела еще в закрытой школе для девочек — в выпускном классе. Доктор проявлял внимание ко мне или, вернее, к моему диагнозу с тех самых пор, как я лечилась у него. Потом время от времени мы беседовали по телефону — не чаще раза в год. Я уже и забыла о существовании дневника. Тридцать лет назад я принесла его в клинику, но мы обсудили его только однажды, и доктор убедил меня, что эту страницу своей жизни я должна перевернуть раз и навсегда. И я перестала вести записи, сделав тем самым первый шаг к выздоровлению.
Поначалу моим инстинктивным побуждением было отказаться от публикации. Нет, не для того я вела дневник, чтобы кто-то чужой его читал. Да и доктор Вулф сохранил эти записки только потому, что моя мама попросила его об этом незадолго до моей выписки из клиники. Я вела дневник ради сохранения своего шестнадцатилетнего «я», во всяком случае, тогда я так думала. Кроме того, моей дочери как раз исполнилось шестнадцать лет, и я считала, что ей незачем знать обо мне такие подробности. Хотелось уберечь ее.
Но доктор рассеял мои сомнения. Все имена будут изменены. Ни одна душа не узнает в рассказчице меня. Никто не догадается, о какой школе идет речь. По словам доктора, мой дневник имеет особую ценность как дополнение к исследовательской литературе о периоде взросления девушки, именно теперь, когда безрассудное поведение достигает размеров эпидемии. Совершенно случайно, разбирая свои вещи в кабинете перед уходом на пенсию, доктор Вулф обнаружил среди бумаг мои записки и был поражен их убедительностью.
Не могу сказать, что я во всем с ним согласна, но девичьи дневники всегда увлекали меня. Они — точь-в-точь кукольные домики: заглянешь внутрь, и весь остальной мир покажется таким далеким — почти несуществующим! Обладай мы волшебной возможностью «выпрыгивать из себя» в тяжелые минуты, и ни боль, ни страхи нас бы не потревожили. Я говорю не о правде или вымысле, а лишь о способе выжить.
Я согласилась на предложение доктора Вулфа, но с одним условием: я должна прочесть дневник и убедиться, что доктор прав. Тогда публикация состоится. Доктор Вулф также попросил меня написать послесловие — своего рода обобщение пережитого мной. Он полагал, что имеет место относительно редкий случай, когда пациентка, страдавшая пограничным расстройством личности, которое усугублялось депрессией и психозом, излечилась настолько, что подобные «эпизоды», как их деликатно называл доктор, больше никогда не повторялись. Он был убежден, что мои нынешние впечатления от прочтения смогут пролить свет на эту загадку.
