Платон слушал и в который раз удивлялся. Женщина, говорящая простым, даже деревенским языком, со знанием дела рассуждает о таких понятиях, как энергия, прекрасно знает о двух видах волшебства… Что это за мир?
– Маги, – между тем продолжала свою лекцию Подана, – им от человека ничего не нужно. А зачем, если они из солнышка и своего тепла всё сами сотворить могут? А колдуны наоборот. Чем больше волшбы творят, тем меньше в них жизненных сил. Потому им подпитка требуется. От того и пошёл закат на восход войной, от того и лишают воины жизни мирных людей сотнями.
– Ну и ужасы ты, мать, рассказываешь, – прервал её Платон.
– Говорю, что знаю, – сурово ответила та. – А ты меня матерью-то не кличь. Мать у каждого одна. Иди лучше, проверь, ничего мы не оставили? А то не ровён час, найдёт кто, будет тогда нам на орехи.
– Да ладно, не обижайся, это же обращение такое, – ворчал Смирнов, а сам уже возвращался к месту битвы, или скорее, бойни.
Не иначе, что-то чувствовала Подана. Потому что среди осколков скалы лежали отличные кожаные ножны, окованные по краю серебром. Во всяком случае, так показалось Платону. Он поднял находку и радостно вскрикнул.
Кроме ножен нашёлся ещё кошель, точнее, простой холщовый мешочек, в котором лежало полтора десятка монет. В основном серебро, только три медные.
– Ну вот и ночлег с питанием, – одобрительно сказала Подана. – Теперь и идти можно.
Мешок неимоверно щекотал подмышки, но перехватить его не было возможности – переход ручья по камням требовал предельной осторожности. На противоположном берегу, стоило лишь подняться по чуть заметной тропе, их ждала широкая, наезженная дорога. Путники поправили ношу и тронулись в путь.
На этот раз идти было гораздо веселее. Уже через пару часов какой-то крестьянин подвёз их на пустой телеге, да ещё и угостил пареной репой из горшочка. Платон ел такое впервые и ему понравилось. Скорее всего, виной был голод.
– Дак тута у камня налево поворотишь, а там и на Калач дорога пошла, – пояснил возница. – Только вы до ночи-то не дойдёте. До калача на телеге три дни, а пешком и того более.
– Ничего, – уверенно ответила Подана. Нам не привыкать.
За время поездки Платон расслабился, даже немного придремал. Ноги, впервые обутые, не бьющиеся во время ходьбы по камням и не мокнущие в траве, отдохнули, и теперь недовольно гудели. Он тяжело спрыгнул с телеги, и наклонился вперёд, обхватив ладонями колени. Идти не хотелось. Платон потопал расслабившимися на телеге ступнями и повернулся к Подане. Телега уже отъехала, и он наконец-то мог спросить: