***
"Театральная" светилась ярко. Фасад здания Большого Старопесковского театра — он хоть и был единственным в городе, но его размерам и внутреннему убранству могли позавидовать и более известные столичные "родственники" — змейкой оплетали десятки метров гирлянд. Крышу венчали треноги с мощными прожекторами и ветряки, дающие для всей этой красоты энергию. Даже на покатом своде купола, укрывавшего большой концертный зал, ходоки умудрились закрепить один из прожекторов.
С других сторон Театральная не была столь яркой, да и не для кого было её там освещать. Задней стеной здание срасталось с Музеем современного искусства, создавая комплекс с гордым названием Городской центр творчества. С двух сторон комплекс отгораживал от Старопесковска бетонный забор, а с третьей, с тылу, подход для незваных гостей перекрывала обрушившаяся пятиэтажка.
Пережитки – именно так называли молодые ходоки переживших Шабаш стариков – рассказывали, что в одной из квартир этого дома жил военный, знатный любитель оружия, и когда грянул Шабаш, то ли испугавшись происходящего, то ли став бесноватым, вояка подорвал весь свой спрятанный в квартире и подвале арсенал, тем самым превратив прекрасную новостройку в непролазные руины. Как бы это эгоистично не звучало, но большинство театральщиков были благодарны прапорщику Филипенко за столь качественную баррикаду.
Вот и освещали они только главный вход, словно спасительный маяк для заблудших ходоков. Ни Тихие воды, ни Южная не могли себе позволить такой роскоши, всё потому что не было у них своего изобретателя. А вот в Театральной жил Шаманский Виктор Андреевич, известный на весь город как Шаман.
Щупленький пережиток с юркими тёмными глазами и проплешиной на голове любил своё прозвище, и сам настаивал, чтобы его так называли, а не по имени и отчеству.
Шаман, не взирая на то, что был пережитком, "порог" так и не переступил. В отличии от большинства своих сверстников он мог, укутавшись в одежды, и днём ходить по городу, не боясь тут же свихнуться, но не хотел этого делать. Не любил он толпы и людские скопления, оттого и до Шабаша редко выходил на улицу, а после, когда с группой выживших обосновался в театре, и вовсе перестал покидать затхлые помещения.
И лишь изредка, в такие ночи как эта — ещё не морозная, но уже и не парящая летним жаром, а небо пестрит обилием ярких звёзд, – Шаман выбирался на крышу театра с неосвещённой стороны и подолгу вглядывался в небо, развалившись на раскладном стульчике.
Кто-то мог бы подумать, что старик в такие моменты размышляет над новыми планами, ещё более грандиозными, чем ремонт радиовышки, который он проводит уже не первый год, или создание мощного энергетического оружия, на подобии того, что пытается "ваять" его ученик Сёмка Ветер. К слову, работу над прототипом оружия Сёмка начал раньше, чем Шаман занялся радиовышкой, но так никуда и не продвинулся. Возможно старик размышлял на высокие, оторванные от земных проблем, философские темы. На самом же деле ничего такого не было.