Поиски и находки в московских архивах (Трофимов) - страница 61

До сих пор были известны два автографа стихотворения «Полководец»: 1) черновой, в рабочей тетради 1833—1835 годов, относящийся к апрелю 1835 года; 2) перебеленный, на отдельном листе, сохранивший несколько слоев исправлений. Оба автографа хранятся в Пушкинском доме.

Наша находка — полный беловой автограф «Полководца», которому предшествовали указанные выше автографы: черновой и перебеленный со множеством исправлений (он приобрел вид черновой рукописи)[84].

Вот текст этого автографа:


ПОЛКОВОДЕЦ
У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;
Но сверху до низу во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот; а все плащи да шпаги,
Да лица полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода,
И вечной памятью двенадцатого года.
Нередко медленно меж ими я брожу
И на знакомые их образы гляжу,
И мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет: другие, коих лики
Еще так молоды на ярком полотне,
Уже состарились и никнут в тишине
Главою лавровой. Но в сей толпе суровой
Один меня влечет всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним, и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжелой.
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом густая мгла;
За ним военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Свою ли точно мысль художник обнажил,
Когда он таковым его изобразил,
Или невольное то было вдохновенье,
Но Доу дал ему такое выраженье.
О вождь несчастливый! суров был жребий твой.
Все в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой.
В молчанье шел один ты с мыслию великой,
И в имени твоем звук чуждый не взлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Бессмысленный народ, спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал...
И долго, укреплен могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем,
И на полу-пути был должен наконец...
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко,
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
Там устарелый вождь, как ратник молодой,
Искал ты умереть средь сечи боевой;
Вотще! Соперник твой стяжал успех сокрытый
В главе твоей; а ты, оставленный, забытый,