Отец Киприан ехал на лошади проводника Николки, который вел ее в поводу. Навьюченную лошадь вел Илейка, а Иргиз, прислушиваясь и принюхиваясь, шел сзади, не рискуя отбегать далеко – пугали крутобокие расщелины с тугими клубами тумана далеко под ногами. Николка часто отанавливался, поднимал вверх круглое, с отвисшими усами лицо, всматривался в горные выси и что-то бормотал на своем языке. Иногда он вдруг срывался на отчаянный крик, начинал всех торопить:
– Шагать быстрам нада! Скоро вода на голову упади много!
Илейка недоверчиво огрызался:
– Откуда воде взяться? Синь какая над горами. – Однако ускоряли шаг, выискивали каменный навес над тропой и под ним, вжимаясь в скалу, ежились под дождевыми брызгами. Лучше было, когда укрывались в каком-нибудь гроте, усыпанном белыми костями и перьями. Со склонов мимо побродимов низвергались тяжелые и мутные потоки воды, вода подмывала и увлекала за собой камни, деревья и кусты, которые доживали век в опасной близости от обрывов.
– Спаси и помилуй, – шептал всякий раз отец Киприан, когда поблизости с тяжким уханьем проносилась изрядная каменная глыба. – Не приведи бог теперь горному обвалу случиться – привалит, и не выберемся вовек! Молодец, брат Николка, отменный из тебя проводник, вон как знает местные приметы.
Однако через месяц по выходу из Бийской крепости, когда ноша в тюках вдвое облегчилась, проводник Николка наотрез отказался вести их дальше.
– Савсем, однако, помирай будем, святой бачка монась, – тянул протяжным голосом Николка, пытаясь вызвать жалость в сердце непреклонного монаха. – Зима скоро, снег скоро будет на голова падать. Кибиткам кочевника нигде не видно, один камень да камень. Там, за много-много горами, песок будет. Там другой чужой земля скоро начинайся. Моя боюсь туда ходить. Там будет кош-агач![21]
При упоминании о близкой чужой земле отца Киприана начинала трясти нервная лихорадка – недалеко уже Индийское царство! Пройдут они мимо царства Индийского и Китайского и выйдут к окиян-морю, на берегу которого и раскинулось желанное Беловодье. Все верно получается, все по путнику Марка Топозерского!
Дальше пошли одни.
Горная, прихотливо петляющая тропа изматывала невероятно, к вечеру кружилась голова, ноги начинали дрожать от постоянного напряжения. Еле приметная тропа то и дело повисала над обрывами, и побродимы хватались за выступы скал – того и гляди порывистый боковой ветер оторвет от каменной стены и швырнет в пропасть. Миновав такие трудные участки, выходили на просторные горные луга, отпускали коня пастись, а сами, вытянув ноги, блаженствовали на пригретой солнцем траве.