Черные глаза встретились с серыми… и Марита, с пяти лет обученная «говорить, адресуя каждому собеседнику уместные и приличествующие случаю слова», вдруг промолчала, потому что подходящих слов не было. Этикет, предусматривающий, казалось, все случаи жизни, показался бредом, несусветной глупостью, ибо поблагодарить заслонившего тебя простым «Я не забуду твоей услуги» было невозможно, а свои слова, не по этикету, никак не подбирались… уже несколько пушинок.
И еще пушинку. И еще. И…
Время испепеляло миг за мигом, а они все стояли, глядя друг на друга, и длили неловкое молчание, не в силах разойтись и не в силах его нарушить…
— Спасибо! — нарушила паузу Латка, явно не испытывавшая сложностей с подбором слов. — Спасибо тебе, Син!
И чары растаяли. Черные глаза уставились в землю, серые заметались по облакам, вершинам гор и драконьим гребням…
— Все от Дара и Судьбины, — слабо улыбнулся погодник, будто прячась за ритуальной фразой. — Я… мне надо идти. Помочь с носилками. Драконы передумали нас сжигать.
— Передумали сжигать — стали в гости приглашать, — фыркнула Марита, переживавшая сейчас очень… причудливую смесь эмоций. Облегчение от того, что смерть снова прошла мимо ее нити жизни, тревога о будущем и невольное сочувствие спутникам (Тир едва стоит, Дан шипит, держась за больную ногу, но не отвлекает Клода от драконов) были вполне уместны, но вот чувство по отношению к Сину определению просто не поддавалось. А еще — то, что ощущалось в данный момент к Латке. Сохрани Судьбиня, но чувство это весьма напоминало благодарность, а это было совсем уж странно. Кто-кто, а Лата-то сейчас ничего не сделала! Только… ну, только вмешалась, сказав свое «Спасибо».
Именно…
Марита невольно посмотрела на Латку, которая, присев, подбирала с земли разбросанное имущество: котелок, который подруга умудрилась утащить даже при бегстве из Синтарина, ножик, мешочки и свертки. Движения Латки были странно замедленные, словно сельчанка еще не проснулась. Поморщилась, потерла руку… на запястье и выше быстро наливались багровые пятна. Очень напоминавшие следы от пальцев.
И кто же это в нее так вцепился, а?
Марита сама не поняла, как присела рядом, подымая жалобно хрустнувший мешочек. Похоже, глиняным кружкам все-таки пришел конец. И эта пострадала… как ее… овсяная крупа. Весь мешок засыпала.
— Дешево отделались.
— Да.
Латка перехватила ее взгляд и прикрыла пятна рукавом.
— Синяки останутся…
— Ничего, — улыбнулась сельчанка. — Бывает. Это так, маковое семя… мелочь.
— Извини.
Выговорить это слово — хоть и первый раз в жизни — оказалось на удивление просто. И удивленная улыбка Латки — кто бы мог подумать, господа, что улыбка лидийской сельчанки из дремучих Пригорок способна порадовать? А вот представьте себе…