— Придумал же, — засмеялся Саша. — Пока нам нечего класть в чемодан. Полотенце и зубная щетка уместятся и в кармане. Оставь его себе.
Петенчук взволнованно начал настаивать, жестикулируя, горячо убеждая:
— От меня, братцы, на память. Хотите обидеть?
Пришлось согласиться. Позвали на физзарядку.
Саша крикнул дневальному:
— Выходим!
Во время физзарядки Саша любил заниматься боксом. Он стоял против худощавого, рослого Рашита; невысокая плотная фигура его сжалась, собралась, даже голова, казалось, ушла в плечи. Они наносили друг другу короткие, молниеносные удары. Физзарядка кончилась, колонисты, не скрывая восхищения, как зачарованные, следили за боксерами. Вдруг колонисты услышали насмешливый выкрик:
— Храбрецы! Из Уфы врагу грозитесь?! Может, оттого легче будет нашим...
Это крикнул Митька Рыжий. Присутствующие с любопытством ждали, чем это кончится. Ни Рашит, ни, тем более, Саша не отличались умением прощать обиду. Однако Матросов, опустив кулаки, сказал с улыбкой:
— Про нас еще услышите, за это ручаться можно. А вот Митька Рыжий вряд ли живого фашиста увидит...
Кругом засмеялись. Миролюбивый тон Саши всех удивил. Колонисты не догадывались, что творится в душе юноши. Хотя в течение последних трех месяцев он жил мечтой как можно скорее попасть на фронт, готовился к этому, но не думал, что так тяжело будет расставаться с колонией, с ребятами. Даже с тем же Рыжим...
В шумной столовой отъезжающих окружили все колонисты: по их адресу сыпались бесконечные шутки, им давалось немало советов, оказывались мелкие услуги: уступали первую тарелку каши, малыши бегали на кухню за ложками.
Не допив кофе, Матросов вдруг встал и сказал другу:
— Пошли, что ли?
Он вышел из столовой печальным и озабоченным. Во дворе их окликнули:
— Тетя Таня вас приглашает!
Повар — тетя Таня, увидев ребят, всплакнула:
— Кто знает, может, я вас больше и не увижу, — проговорила она, вытирая слезы фартуком.
— Ай, ай, как плачем? Зачем, — вскричал Рашит, — радоваться надо, воевать едем!
— На самом деле, — засуетилась женщина. — Кофе хоть напились?
Ребята ее успокоили. Она взяла со стола вкусно пахнущие пирожки с мясом и, завертывая их в газету, приговаривала:
— Не думайте, что вас можно позабыть. Вы мне не чужие...
Юноши зашли в школу. Двухэтажное деревянное здание школы стояло отдельно, около забора. Ольгу Васильевну они застали в светлой комнате, служащей одновременно учительской и музеем. Взглянув на безусых мальчиков, — для нее они оставались мальчиками, — она ласково сказала:
— Знала, что придете...
Они, как и все колонисты, любили эту строгую и ласковую женщину. Ольга Васильевна усадила их, внимательно и сосредоточенно оглядела с головы до ног — ведь она отправляла их на фронт, других матерей у них не было — и наконец сказала: