«Питбуль» небольшой, но известный бар. Здесь ограниченное число мест, плата за вход и лучшие коктейли, как убеждал Деметрий. Мы были здесь с ним однажды — «Кровавая Мэри» тогда и вправду удалась.
Эдвард поворачивает на парковку, выделенную специально для посетителей, и глушит мотор.
Я как по команде отрываю дверь. Не даю ему сделать это — не даю ему себя опередить. Выхожу, на ходу дернув задравшийся край пальто, возвращая его на нужное место. И, подождав пару секунд, пока мужчина нагонит меня, иду к бару.
Не оборачиваясь.
* * *
Крохотный пузырек воздуха, быстро-быстро взбираясь вверх по стеклянной стенке, тщетно ищет выхода. Ему хочется на поверхность и наружу. Туда, где не достанут. Туда, откуда не вернут.
Пузырек круглый, полупрозрачный, с колеблющимися стенками. При его размерах и желании полторы секунды — и мечта осуществится. Он движется с таким упорством с самого дна, у него должно, у него обязано получится…
Но не получается. В четырех миллиметрах от уровня воды пузырек лопается, растворяясь на еще сотню таких же, как он сам, и, смирившись, расползается обратно по водному пространству. Не смог и проиграл. Не глядя на то, что счастье было очень близко.
— Изза? — он окликает меня. С интересом наблюдает за тем, как я слежу за судьбой пузырька, и что-то непонятное накрывает лицо, пробирается в глаза.
Мотнув головой неудачной сказке с плохим концом, обращаю внимание на мужчину. Отворачиваюсь от аквариума на своем крутящемся, удобном стуле с широкой спинкой и смотрю на его лицо. Впервые за весь вечер, наверное, так отрыто.
— Да, мистер Каллен?
Ответу он не радуется, хоть и просил именно его.
Озабоченности — вот что это! — в аметистах все больше и больше. Они уже до краев ими переполнены.
— Что случилось? — мягко спрашивает.
Меня пробирает на смех. Но в нашей ситуации не самый лучший — горький.
— Эти рыбки останутся здесь на всю жизнь, — киваю на большой и встроенный в стену аквариум, подсвечивающийся тремя разными цветами с трех разных сторон. Наш столик, заказанный Калленом заранее, разместился прямо возле него. А еще ближе — к барной стойке, но от нее отгорожен бамбуковой шторой — широкой и темной.
— Рыбки?
— Да. Так что это место — их клетка.
Эдвард едва заметно хмурится. Его пальцы, до сих пор мирно лежащие на столе, в задумчивости потирают друг друга. Он не понимает. Еще нет.
Однако потом, когда опускаю глаза, с преувеличенным вниманием изучая блестящую вилку, ловит мысль.
— Вы этого боитесь?
— Чего боюсь?
— Попасть в клетку? — он слишком внимательно на меня смотрит, чтобы промолчать. И уж тем более, чтобы соврать. Но кто запрещал уклончивые ответы?