Вот одна иллюстрация: когда Плоткин познакомил меня с Прейгерзоном, последний не назвал мне своего имени, он представился как Цви Харари (Горный). Я долго ломал себе голову, почему Горный, пока не сообразил, что он работает в Горном институте.
Я мог бы еще долго вспоминать — дело не в воспоминаниях, дело в личности. Этот человек хранил огонь иврита, не давая ему угаснуть, и собрал вокруг себя небольшую группу людей, говорящих на иврите и только на иврите: между собою они не обменивались ни единым словом по-русски. Когда я в тесной комнатке Цви Плоткина впервые увидел Меира Баазова, я удивился, увидев незнакомое лицо, и сказал: «Ой». — «Русский язык в этом доме? — возмутился Плоткин (хотя это был не дом, а маленькая комнатка). — Еврей, говори на иврите!»
Это была совершенно уникальная, невероятная для Москвы атмосфера: маленький волшебный остров среди океана ассимиляции, среди подчинения русской культуре и бегства не только от иврита, но даже от идиша, — и вот эти люди сидят и исполняют свою священную миссию: сохраняют иврит в этих нечеловеческих условиях.
Завершу свое выступление цитатой из стихотворения, написанного на иврите в советском лагере принудительного труда. (Кстати, это слово — махасегер, по аналогии с «концлагерь», это тоже они придумали. У них были и другие странные слова — например, телефон назывался сах-рахок. Однажды я сказал на иврите «телефон», так меня чуть не убили: что за «телефон», когда есть ивритское слово!) Это стихотворение принадлежит еще одному святому мученику еврейской культуры в СССР — поэту Хаиму Ленскому. Слова эти Ленский сказал о себе, и, думаю, мы можем повторить их о каждой из этих легендарных фигур нашего позитивного мифа. У нас есть своя легендарная история иврита в СССР, и человек, в память которого мы сегодня собрались, стоит в центре этой легенды. Итак, вот что написал Хаим Ленский в стихотворении, посвященном ивриту:
О, царь-иврит, ты шлешь с востока легионы
И делаешь меня посланником своим,
И строки букв твоих — как воинов колонны,
И я веду их в бой…
Цви Прейгерзон был посланником царя-иврита, и иврит спасал его в русской тьме — по крайней мере, с точки зрения еврейской культуры, более темного места уж точно нигде не было. Но благодаря такому посланнику появились и легионы, которые, в конце концов, нашли путь и к ивриту, и к Израилю. И я, недостойный, тоже был одним из них, и многие другие, сидящие здесь, и дай Бог, чтобы эти легионы множились.