. – Заодно с объявлением конца политической экономии следует объявление конца истории, конца общественных утопий и моральной мобилизации. Ведущие интеллектуалы Запада уверены, что демократические обычаи стали
цементом нашей долговечности, средством стабилизации общественных привычек. Гражданский либерализм понимается как оптимальное на сегодняшний день осуществленное политическое объединение в истории. Это объединение якобы позволяет культуре развернуться, обнаруживая ее скрытые потенциалы.
Все теории конца – политической экономии (Жан Бодрийяр), истории (Фрэнсис Фукуяма), конца утопии и идей эмансипации (Ричард Рорти, Жак Деррида и т. д.) – логичное продолжение теорий Даниэла Белла и Реймона Арона, которые еще в начале шестидесятых писали о конце идеологии, как систематизированной совокупности идей, принципов, учений, доктрин, идеалов, представляющих взгляд на мир той или иной общественной группировки и выражающих ее интересы и потребности. Хотя у них разные амбиции, все теории конца являются имплицитными аффирмациями бездеятельности, разрушения и смерти творчества, энергии, жизни[66].
Кроме того, законченный индивидуализм должен был бы долгосрочно означать не конец перспектив, а открытость всем перспективам, которая могла бы стать осуществлением индивидуалистически-демократической идеи. Так либерализм проецирует проблемы и цели своего времени, а также своего идеологического окружения на совокупность величайших возможных проблем и целей. Но, даже если процесс их решения и осуществления в конце концов окончится успехом, идея конца истории была бы очень шаткой как раз из-за этой сомнительной проекции.
Либеральная доктрина не хочет замечать, что рациональность, подогнанная под гражданское общество, не существует даже при самых развитых демократиях (огромные социальные различия, стихия рынка, перманентные экономические и политические кризисы, нерациональное отношение к природным богатствам и экологическому равновесию), а уж тем более в глобальном плане, где стихийные силы никогда не были столь сильны. Поэтому такая позиция является типичным примером идеологического и догматического, некритического «исследования». Иногда, совершенно справедливо, позицию откровенного узаконивания данного положения вещей называют постутопическим либерализмом. Феликс Гатари идет дальше, утверждая, что по сути идеологические и стратегические цели либеральной идеологии являются оправданием властей, контролирующих и дисциплинирующих отдельных людей и социальные группы[67].
Любая культурная и субкультурная активность возможна только при наличии четкого дискурса производства, следующего и покоряющегося естественным законам, основываясь на рациональности. Творческий акт может стать негэнтропийным (творение из ничего возможно в мире имманентности, но исключительно и безусловно с существенной долей энергии, трансцендентной нашему универсуму). Однако, объективированный в культуру, этот акт подчиняется тем же закономерностям, что и всеобщий господствующий процесс общественной репродукции, чьей частью он является. В условиях давления, господства, манипуляций и дегенерации, происходящих из производства, сущность культуры остается прагматичной, оперируя лишь далекими, затуманенными и часто забытыми субстанциональными духовными и метафизическими предпосылками. Любая попытка изолировать господствующую культуру от общей цепи репродукции направлена на отказ от критического мышления.