Но в наши разговоры она не вмешивалась. Я сразу понял, что имею дело с фанатичкой, которая никогда не откажется от своей веры. Я ни на чем и не настаивал. Между прочим, Ганс не признался мне, что он и сам стал членом центрального комитета австрийской компартии. Я с удивлением узнал об этом позже, поскольку при нашей встрече понял так, что он разделяет мои взгляды на марксизм-ленинизм – а он меня не стал разубеждать».
Благодаря возобновлению этой дружбы Жак получил возможность наезжать в Западную Европу и регулярно бывать во Франции. Ганс каждый раз высылал ему билет и приглашение то на два, то на три месяца, сопровождая его обязательством заботиться о нуждах гостя. Благодаря этой поддержке Жак по рекомендации университета (который тем самым избавлялся от хлопот, связанных с его поездками) получил от польских властей паспорт с разрешением на многоразовые поездки по всей Европе. Приехав в Вену, он покупал билет во Францию и обратно.
Вначале, думая, как подготовиться к созданию «Справочника», Жак решил писать диссертацию. Он рассчитывал предложить тему по «гулагологии», но такой специальности не существует. Он предлагает другую тему, более уклончивую: «Положение политического заключенного при якобинской диктатуре с 1792 по 1794 год», и ее утверждают. «Мне удалось проанализировать в национальных архивах положение арестантов во время Великой французской революции; я изучил почти все парижские тюрьмы, выяснил всё вплоть до того, как звали тюремных привратников. Я сравнил собранный материал с тем, что знал из первых рук, и пришел к выводу, что лучше было быть заключенным во время якобинского террора, чем во время коммунистического. Решение о казнях, например, принималось не полицией, как в СССР». Жак не дописал диссертации, но она послужила ему предварительным исследованием, готовившим его к другому труду, который был дорог его сердцу и уму. Но он опубликовал на польском языке в журнале «Mawia Wieki» («Столетия разговаривают») две статьи о Французской революции и Парижской коммуне[42].
Тем временем во Франции у него произошла другая счастливая встреча – с Альбером Жоанноном. «Поначалу я уезжал из Польши на свой страх и риск по приглашениям Ганса. Нужно было получать французскую визу, а в Париже искать пристанища, всегда временного и ненадежного, или у друзей, или в каморке для прислуги. Из года в год я искал, где бы мне остановиться, и однажды мне дали адрес польского студента, чья сестра была замужем за французом откуда-то с юга. Совершенно случайно, пока я говорил с этим поляком, нельзя ли остановиться у него в будущем году, к нему зашел повидаться его зять, приехавший с юга. Между нами завязался разговор, я рассказал ему свою историю, он заинтересовался и пригласил меня в гости к себе на виноградники. У него в доме я познакомился со старшей дочерью Альбера Жоаннона, и она тут же сообразила, что мы с ее отцом поймем друг друга – он отсидел пять лет в Офлаге, немецком лагере для военнопленных».