Добрый граф[483] недавно вновь очень обрадовался, когда услышал от меня, что «я опять захотел написать книгу», но другие, конечно же, не будут так благоприятно думать об этом. Пока что у меня такая масса материала, что я едва ли могу выйти из сложившегося затруднительного положения. Центром повествования является принц Генрих[484], его пребывание в Петербурге; он жил в теперешнем пажеском корпусе, тогдашнем графском дворце Воронцовых[485]. Одни придворные торжества за другими. О некоторых имеются в наличии детализированные до мельчайших подробностей описания, например, в старой «С<анк>т-Петербургской газете» от 1770 г. аллегорические фейерверки в Царском Селе, какие только мог бы изобрести век рококо. Наряду с этим, политические интриги. Если посланник граф Солмс исполнял свои дела неверно, Старый Фриц ругал его так, как подмастерье в сапожной лавке. Задержание Обрескова[486], которое я описал в своем «Шуазёле», письмо от него из Семи башен[487], в котором он объяснял прусскому посланнику в Константинополе, что с ним вскоре было бы покончено — это было передано курьером в Берлин, оттуда — курьером в Петербург. Французские интриги, чтобы заполучить Корсику[488], Паоли[489], Дюбарри[490] — на это толковые и остроумные замечания Старого Фрица. Затем вновь пришло от него письмо, в котором графу Солмсу tout bonnement[491] было передано в распоряжение 70000 талеров, чтобы переиграть окружение Панина, министра иностранных дел, в каком-нибудь определенном вопросе; длинная инструкция, как следует подготовить подкуп! Если Солмс не угождал, Фриц писал, например, «Il faut vous acquitter exactement des commissions que je vous donne, ou vous pourriez me jeter en d´étranges soupçons, et c´est une matière sur laquelle je n´entends pas raillerie[492]». Любое письмо, а оно могло быть и самого гнусного содержания, заканчивалось, правда, «Sur ce je prie Dieu qu´Il vous aît en Sa sainte et digne garde[493]» этим же хочу закончить и я.
Петербург, 26 / 14 ноября 1857
Le «Prince Ministre[494]» уже с некоторое время не совсем здоров. О его высказываниях за границей со всех сторон приходят интереснейшие новости. Он везде ставил себя так, как будто бы он один держит в своих руках руководство миром. Старший Орлов только и называет его как «notre Mazarin»[495], «notre Richelieu»[496] или «le grand-moutardier du Pape»[497]. Последнее — частью, как намек на Горчакова, т.е. Gortschiza, отчасти потому, что говорят: «Il se croit le premier moutardier du Pape[498]» т.е. un homme médiocre qui a une grande opinion de soi-même