. В устах Орлова, который все еще остается душой правительства, эти слова звучат в высшей степени по-особенному. То, что у Бенкендорфа
[500] в Штутгарте сухотка спинного мозга и что он совершенно болен, ты, вероятно, знаешь. Как глубокую тайну передаю тебе, что сюда был вызван Хрептович
[501] и что Бруннов, вероятно, вновь вернется в Лондон. Много споров между железнодорожной компанией и Чевкиным; он придирается, где только может. Потому-то движение по дороге в Лугу еще не может быть начато, поскольку «Могущественный» был не согласен то с каким-нибудь мостом, то с депо, то с каким-нибудь другим зданием. Господа неистовы по отношению к нему. На одной карикатуре изображена железная дорога, на ней лежит скрюченный Чевкин
[502] как баррикада. Приближается поезд. Но локомотив все же находит дорогу: под горбом Чевкина проходит тоннель.
Абекен[503], этот добрый человек, отправил мне пятнадцать томов своей «Œuvres de Frédéric le Grand»[504]. В прошлую субботу я прочитал шефу и его жене вслух вторую главу своей работы, которая была принята одобрительно. У нас сейчас так сказочно хорошо, что я стал еще реже выходить. Помимо того, у меня страшно много работы. Вертерн уже три недели в Остзейских провинциях и, кажется, скоро еще не вернется. Шуленбург, являющийся сейчас секретарем посольства в Риме, ранее, по меньшей мере, по общему мнению нашего министерства, намечавшийся сюда в качестве преемника Вертерна на должность 1-го советника посольства, недавно обручился и ни за какие деньги приезжать сюда не хочет.
Недавно я в очередной раз провел прелестный вечер у несравнимых Мейендорфов. Он огонь и пламя для моих теперешних исследований. Мы беспрерывно беседовали о Фридрихе и Екатерине, а затем я вместе с веселой госпожой ф<он> Мейендорф — разложил пасьянс.
Третьего дня великолепная санная дорога.
Ст-Петербург, 4 декабря / 22 ноября 1857
Каждое утро я совершаю великолепнейшие прогулки. Каково же упоение, выйти в утренние часы на набережную через Летний сад и его окрестности, я не могу даже Вам описать! Там, на Сергиевской[505], живет преемник Рудольфи Лоэн, близнец твоего друга Р., со своими любезностями и мелочностью; такое же внешнее спокойствие, страсть к искусству, находчивость в женском обществе. Сегодня я шел напрямик по Литейному[506], на котором перед Арсеналом[507] стоят несколько старых немецких пушек с занятными надписями, среди них одна — 1559 года, на нижненемецком диалекте: «De rode Lauwe bin ich geheten; mit einer isern Kugelen do ich na dem Vigende scheten[508]». Там также стоит большая мортира с искусно выгравированным портретом великого курфюрста