— Очевидно, — прыснула она смехом, отступая ещё на шаг, — господин находит рабыню интересной!
— Нет! — в ярости выкрикнул я.
— Может, Вы думаете, что рабыни слепы и не видят, когда тот или иной мужчина проявляет к ним интерес? — поинтересовалась девица.
— Уж я бы тебе устроил весёлую жизнь, будь Ты в моём ошейнике! — пообещал я ей.
— Но я ведь не в вашем, — усмехнулась кейджера.
— Я поступил бы с тобой так, как Ты того заслуживаешь, и затем выбросил бы на рынок!
— Как удачно для меня, — делано вздохнула нахалка, — что я не принадлежу Господину.
А затем она повернулась и, помахав рукой на прощание и весело посмеиваясь, поспешила избавить меня от своего присутствия.
Тула и Мила, стоявшие в стороне и явно напуганные, провожали её взглядом.
— Эта рабыня, — хмыкнул Аксель, тоже глядя ей вслед, — смелая девка.
— Слишком смелая, — процедил я.
— Легко быть смелым с человеком, который беспомощен, — заметил он.
— Слишком легко, — признал я.
— Насколько я помню, — сказал мой товарищ, — Ты расценивал её как низкосортную и не представляющую особого интереса.
— Я и сейчас расцениваю её таковой, — заметил я.
— Но Ты признавал, если мне не изменяет память, — продолжил он, — что для некоторых мужчин она могла бы представлять некоторый интерес.
— Полагаю, что да, — проворчал я.
— Но не для тебя?
— Нет, — буркнул я.
— Я всё видел, — сказал Генсерих, оказывается, всё это время державшийся неподалёку.
— И почему не вмешались? — осведомился я.
— Я вот подумал, что из неё могла бы получиться превосходная рабыня для пытки, — усмехнулся он. — Это может значительно поднять её цену.
Пыточных рабынь, как известно, специально обучают волновать и возбуждать, а затем отказывать, оскорблять и унижать узника-мужчину. Некоторые капитаны, генералы, Убары и им подобные высокопоставленные персоны, бывает, используют таланты таких рабынь, обычно ради удовольствия наблюдать замешательство и страдания некого ненавистного врага. Калёное железо, ножи и шнуры не единственные средства, которыми можно мучить беспомощного врага.
— Правда, я не думаю, что в своём сердце она — пыточная рабыня, — покачал головой Генсерих. — Как и большинство женщин, особенно после того, как на них надели ошейник.
— Тогда она должна очень сильно ненавидеть нашего друга, — заключил Аксель.
— Да, — кивнул Генсерих, — или что-то ещё.
Его замечание показалась мне не слишком понятным. Лично я считал забавным тот факт, что меня могла ненавидеть рабыня. Это, кстати, довольно приятно, взять такую женщину и ласкать её до тех пор, пока она, заливаясь слезами, не начнёт упрашивать о подчинении, а затем делать с нею всё, что пожелаешь.