Можно сказать, что излюбленная поэтом точка наблюдения жизни — у «символической решетки», разделяющей непримиримо разные сферы жизни, — у преграды, непроходимой физически, но проницаемой взглядом. По одну сторону — благоустроенная упорядоченность парка, по другую — крапива и чертополох («Игрушка бедняка»). Или: по одну сторону «чистая публика» смакует музыку за деньги, по другую — жмется безденежный сброд, ловя доносимые ветром «обрывки бесплатной музыки» («Вдовы»). Контрастные состояния оттеняют друг друга — и трансформируют. В способности принадлежать к резко различным мирам и в то же время ни к одному из них воплощается «героика» современной жизни, на которую претендует поэт и к которой он побуждает, едва ли не обязывает своего читателя.
Мерцание в стекле
Мир города — это мир решеток (то есть частично проницаемых стен), а также зеркал и витрин. Их прозрачная, невидимая глазу поверхность плодит оптические эффекты и иллюзии и таким образом служит метафорой современного опыта: он тоже невидим в упор, однако требует к себе внимания.
Едва ли не самый интересный, но и самый трудный объект для разглядывания — взгляд другого человека. Например, взгляд фланера — «если не дружелюбный, то хотя бы любопытный» («Вдовы»), скользящий по множеству явлений, а иногда вдруг капризно цепляющийся за что-то одно. Отчасти это взгляд знатока-эстета, умеющий угадать шедевр под грубым слоем лака, распознавать красоту под отвратительной патиной нищеты («Игрушка бедняка»). Отчасти — взгляд детектива, готового часами следовать за какой-нибудь «грустной старой женщиной» («Вдовы»), подстерегая чужую тайну. Отчасти — взгляд экспериментатора, наблюдающий пристально и без малейшей сентиментальности за взаимоистребительной дракой двух человечков-зверенышей («Пирожное») или за превращением ребенка в животное под воздействием соблазна («Игрушка бедняка»).
Во многих cтихотворениях присутствует мотив «чтения» чужого взгляда, и, конечно, не случайно. В городской жизни, при обилии контактов, словесный обмен с незнакомым прохожим — редкость, и тем притягательнее «окна души» (общее место, конечно, но для Бодлера в иных состояниях духа нет ничего более «позитивно возбуждающего», чем общие места). Заглянуть в глаза другого — это возможность проникнуть во внутреннейшее пространство суверенного я или… создать для себя соответствующую иллюзию[243]. Глаза другого — как застекленные, закрытые, но изнутри освещенные окна — они приглашают любопытного прохожего к пиру «симпатии». Но точны ли, правдивы ли выстраиваемые таким образом догадки? — На этот вопрос герой «Окон» отвечает вопросом: «Не все ли равно?» Разве не важнее буквального совпадения с «тем, что есть», тот эффект, который производит на нас сама иллюзия? Разве не важнее тот факт, что сочиненная, виртуальная действительность «помогает жить, чувствовать, что я живу и что я — это я?» Эти вопросы, как будто риторические, читатель вынужден переформулировать для себя как слишком даже реальные. Ведь мы тоже смотрим в прозрачное, но