Обозники Веселовых благополучно добрались до Охотска, сдали груз и уже тронулись в обратный путь, когда Егордан вдруг заболел. За два дня он весь распух до того, что его пришлось везти, и товарищи боялись, как бы он не вывалился из саней. Пальцы на распухших руках Егордана не гнулись, покрытые гнойными ранами ноги не выдерживали тяжести больного, и он лежал на санях, сомкнув заплывшие веки.
На второй день после возвращения полуживого Егордана к нему зашел со счетами под мышкой суетливый Федор Веселов. Почти всю эту зиму у Федора болели глаза. Он завязал их платком, и его водила семилетняя и уже тоже полуслепая дочка Аксинья. В юрте Веселов немного приподнял повязку.
— Прошлой осенью, отправляясь в Охотск, ты взял у меня и деньгами и товарами на двадцать рублей. Не так ли, Егордан? — сказал Федор, щелкнув двумя костяшками на счетах.
— Да, так, — еле шевеля распухшими губами, тихо подтвердил Егордан.
— Ситец твой, что ты дал на рубаху, уже через неделю разлезся! — сказала Федосья, собираясь выйти в хотон. — Гнилой был ситец… А чай и мука…
— Тоже кончились! — воскликнул Федор и, мелко вздрагивая всем телом, захихикал. — Нет одежды, которая бы не рвалась, нет пищи, которая бы не кончалась.
К несчастью, и нам самим придет когда-нибудь конец… Не вмешивалась бы ты, Федосья, в мужской разговор!
— И то правда, Федосья, шла бы ты свои дела делать, — попросил Егордан со стоном.
— Ты ведь заболел еще в Охотске и на обратном пути не работал, — так, кажется, Егордан?
— Так…
— Значит, придется обратно взять у тебя половину от двадцати, как по-твоему? — Федор откинул одну костяшку и подождал, что скажет Егордан. Но тот молчал. — По дороге из Охотска ты один занимал целые сани, — ведь тебя, бедного, на руках вынесли и положили в сани, как куль с мукой, не так ли?
— Так…
— Сани в два конца стоят двенадцать рублей. Придется тебе, значит, шесть рубликов заплатить. Не так ли?