— В полумиле отсюда стоят португальские драгуны. Как посветлеет, сходите к ним, найдите кузнеца, дайте ему шиллинг и попросите наточить как следует. Этой саблей вы и кошку не освежуете.
Он вернул парнишке его клинок и вытащил свой.
Вместо легкой кавалерийской сабли Шарп носил кавалерийский палаш, длинный, прямой клинок, плохо сбалансированный и слишком тяжелый, зато надежный инструмент в сильной, мужской руке. Лезвие еще не затупилось, а вот острие не мешало бы поправить. На такие вещи, считал Шарп, денег жалеть не стоит.
Вернувшись в лагерь, он зачерпнул еще кружку чая, однако выпить не успел — трубач протрубил «подъем». Сигнал прозвучал глухо, потому что пришел из долины, где стояли французы, но уже через несколько мгновений ему ответили десятки горнов вдоль хребта.
— Подъем! Подъем! — прокричал майор Лерой и, увидев в тумане капитана, помахал рукой. — Доброе утро, Шарп! Чертовски холодно, а? Куда только подевалось лето!
— Я велел караульным разрядить мушкеты, сэр.
— Хорошо, буду иметь в виду. — Он зевнул. — Что это у вас? Чай?
— Я думал, сэр, американцы не пьют чая.
— Лояльные американцы пьют. — (Семья Лероя сбежала из Америки после победы тринадцати мятежных колоний.) — А вот бунтовщики, те поят чаем рыбу. — Он взял у Шарпа кружку, отпил глоток и скривился. — Фу! Вы что, сахаром не пользуетесь?
— Никогда.
Лерой попробовал еще и покачал головой:
— Боже, вкус, как у теплой конской мочи. — Тем не менее он осушил кружку до дна. — Привет, парни! Веселей! Строимся!
Сержант Харпер уже повел своих людей на смену караулу Рида. Из тумана донеслись выстрелы — дозорные пальнули в воздух. Лейтенант Слингсби, хотя и хватил лишнего накануне, выглядел свежо и держался бодрячком, как будто собирался нести службу у Виндзорского замка. Выйдя из палатки, он одернул мундир, поправил ножны и зашагал в сторону пикета.
— Вы почему меня не подождали? — крикнул он вслед Харперу.
— Это я сказал ему идти, — вмешался Шарп.
Слингсби обернулся. В выпученных глазах мелькнуло удивление.
— Доброе утро, Шарп! — Голос лейтенанта звучал до неприличия жизнерадостно. — Ну и ну! Изрядный же у вас фонарь! Надо было вчера приложить сырой бифштекс. Бифштекс! — Наверное, собственный совет показался Слингсби забавным, потому что он коротко хохотнул. — Как себя чувствуете? Надеюсь, лучше?
— Лучше б я сдох, — проворчал Шарп и отвернулся.
Полк уже выстраивался в шеренгу на вершине хребта. Стоять так ему предстояло долго — на случай внезапной атаки французов. Шарп, заняв место во главе роты, бросил взгляд на шеренгу, и на душе вдруг потеплело. Почти шестьсот человек, набранные из деревушек Южного Эссекса, Лондона и даже Ирландии, в большинстве своем воры, пьяницы, убийцы и дураки, но выкованные армией в солдат. Эти люди знали слабости друг друга, смеялись над шутками товарищей и считали свой полк лучшим в мире. Они, может быть, не были такими свирепыми, как коннахтские рейнджеры, расположившиеся левее, или такими модниками, как стоявшие севернее гвардейцы, тем не менее надежности, стойкости, гордости за себя и уверенности в своих силах им было не занимать.