— Не прибедняйся, Гурарий. Не поверю. Ну, фамилию выбрал?
— Так как же ее выберешь, если денег нет? Видно, на роду мне написано мерзкое прозвание иметь.
— А ты деньги заплати и горя не знай. Всего-то двадцать копеек с тебя требуется.
— Да где ж их взять? Проклят я врагом рода человеческого, не задерживаются деньги в кармане.
— Ой, так уж! — фыркнул Щур-Пацученя. — Вчера за господина титулярного советника ты с меня гривенник содрал, не постеснялся. Найдешь еще одного дурака, вот тебе и второй гривенник.
— Пан писарь, — внезапно понизил голос Гурарий. — А вот скажите правду: если я найду двугривенный, вы ж все равно меня в какую-нибудь обидную компанию запишете. Мало ли на что ваш взгляд упадет. Хорошо, если на лапоть или, скажем, половицу. И с такими фамилиями люди плачут, да живут. А вдруг вам заблагорассудится на уборную посмотреть?
Щур-Пацученя весело приподнял брови, потому что такая мысль в голову ему не приходила.
— А ты, Гурарий, глуп, глуп, да умен. Пожалуй, никто не захочет Уборной становиться. Каждый хоть вывернется, а мало-мало сорок копеек за услугу положит.
— Так, может, ваше благородие, вы мне за совет послабление дадите?
Щур-Пацученя зычно, голосисто расхохотался. Смеяться было тем приятней, что колченогий Гурарий был ниже его, а пану Станиславу нечасто доводилось смотреть на людей сверху вниз.
— Нет, брат. Рад бы, да не могу. Вот представь себе: возвращаемся мы с Парменом Федотовичем в Слоним. Триста сорок человек вас в списке, а пошлину мы сдаем только за триста тридцать девять. Господин городничий у меня спросит, где еще сорок копеек. И что я ему скажу? Что живет в Збышове очень хороший человек, свиньями не брезгует, горла умело режет. Зовут этого хорошего человека. Как тебя по батюшке?
— Гур-Арье, сын Эльякима.
— ...Зовут его Гур-Арье, сын Эльякима. И так он мне понравился, такую приязнь я к нему испытал, что решил не брать с него подать пофамильную. Так, что ли? Нас тогда, брат Гурарий, вдвоем на кудыкину гору законопатят. Вникаешь?
— Не собрать мне такую сумму, господин хороший. Вовек не собрать. Мы с Рахл и мальчишками только со своего огорода живем, да еще тем, что мне за лечение подают. Кто кринку молока, кто пяток яиц, кто опресноки на шабат.
— А жену чего не упомянул?
— Э, где та жена! Жены уж пять лет как нету.
— Гурарий, не жми из меня слезу, не поможет. Если суждено тебе стать Тухлым Свин-Мужиком, то так и будет. Под такой звездой ты родился.
Гурарий грустно посмотрел на пана Станислава глазами навыкате, агатовыми, как чернослив, и сказал:
— Видать, ваша правда. Звезд у Господа много, для каждого человека хоть одна найдется.