Князь рассердился не на шутку на Тхоржевского: «Я вам не обязан давать отчет в своих поступках, — вскричал он энергично, — пошлите за нотариусом, я так хочу». Тхоржевский тогда понял, что нельзя раздражать больного, или, верней, умирающего; а между тем он ни за что не хотел перемены в завещании, считая, что капитал должен принадлежать сыну, который лишался наследства только от подозрительности и вспышек отца. Поэтому он решился не входить с князем в споры, а когда Долгоруков вспоминал о нотариусе, Тхоржевский выходил поспешно из комнаты, будто бы для того, чтобы послать за нотариусом, и, разумеется, ничего не предпринимал. Когда Петр Владимирович вспоминал о завещании и спрашивал, почему нотариус так долго не является, Тхоржевский отвечал, что его дома не было, но что он обещал скоро прийти; больной успокаивался, а время и болезнь шли своим чередом. Другого завещания не было написано, благодаря деликатности совершенно бедного Тхоржевского.
Вскоре князь Долгоруков умер. [...] Впоследствии Тхоржевский мне говорил, что из серебра и прочих вещей ничего не взял, потому что заметил, что сыну Долгорукова было жаль расстаться с этими фамильными вещами»[22].
Рассказ Огаревой-Тучковой несколько дополняют Т. П. Пассек и письма Герцена к Огареву. 7 июля 1868 г. Герцен писал своему другу из Люцерна:
«Получил письмо от сына Долгорукова, с просьбой от отца — приехать проститься. Тхоржевский пишет, что Петр Владимирович хотел телеграфировать и опять хотел меня назначить душеприказчиком или распорядителем. Он все боится за бумаги и думает, что у сына инструкция. [...] Я написал ответ сыну, что, считая себя правым в нашей размолвке, я готов забыть ее перед торжественной минутой смерти и готов приехать, если и после его приезда Долгоруков считает это нужным. Письмо Тхоржевского сконфуженно — он как-то неясно выражается насчет юного принца. С одной стороны, жестоко отказать умирающему — и я готов ехать, но видеться с сыном мне бы не хотелось»[23].
Герцен все же вскоре поехал в Берн, откуда 11 июля между прочим писал Огареву:
«Долгоруков очень плох. [...] Мне он был рад без меры, но без шума, — он постоянно жмет мне руки и благодарит. Верит он во всем мире мне одному и моему наместнику Тхоржевскому»[24].
Пережив у постели больного в высшей степени тяжелые дни, Герцен покинул Берн, оставив при князе своего «наместника» Тхоржевского. Вскоре князь умер, передав, действительно, как оговаривается и Т. Пассек, «всю свою движимость и бумаги Тхоржевскому, весьма заботливо оберегавшему больного в последний год его жизни»