Высказывания Жирара обычно помещают в теологический контекст, так что позвольте мне, поскольку я обращаюсь к широкой аудитории, сослаться на его секулярную единомышленницу, которая, по всей видимости, двигалась параллельным курсом. Ханна Арендт, изучавшая политическую теорию, в книге «Vita Activa, или О деятельной жизни» отважно пытается описать таинственный и ускользающий от любых определений характер прощения. Она пишет: «Естественная противоположность прощению – месть, действующая в форме реакции и потому всегда привязанная к исходному, ошибочному поступку; в ходе своего реагирующего действия цепная реакция, и без того потенциально присущая всякому действию, становится особенно вирулентной и загоняет в такое будущее, в котором все участники, словно скованные цепью одного единственного деяния, уже только реагируют, не способные к свободному действию. <…> Прощение есть единственная реакция, на которую невозможно настроиться, оно неожиданно и потому, хоть оно и тоже реакция, само есть деяние, равноценное исходному поступку. Поскольку прощение есть действие особого и самостоятельного рода, хотя и провоцируемое прошлым, однако не обусловленное им, оно способно освобождать от последствий этого прошлого и того, кто прощает, и того, кому прощено»477.
В эпоху ядерного оружия на кон поставлено чрезвычайно много, но, возможно, ситуация не всецело уникальная. Вопреки словам Клаузевица, что устремление к крайности – чисто теоретическое допущение, так было не всегда: достаточно заглянуть в мир текстов древнего мира и поверить, как верил Жирар, этим текстам на слово. Например, в священных текстах индуизма содержится отрезвляющая история о трудноискоренимых порочных кругах мести: в «Махабхарате» игра в кости приводит к концу света – к катастрофе, которую приближает абсолютное оружие, обрекающее цивилизацию на гибель. Пацифизм клана Пандавов только ускоряет крах обеих сторон-соперниц на братоубийственной войне. В результате происходит битва, знаменующая наступление Кали-юги – черных времен алчности, междоусобиц и всеобщего нравственного упадка.
* * *
В среду 4 ноября 2015 года я собиралась зайти к Жирарам в гости – но у судьбы были другие планы. Утром того дня Марта позвонила мне с известием, что несколько часов назад, в половине третьего ночи, Рене скончался. Известие не стало полной неожиданностью: мы знали, что конец близок. И все же оно потрясло. Для окружения Жирара его кончина была личной потерей, но у нее был и неизбежный публичный резонанс. Президент Франции Франсуа Олланд распространил заявление: «Это был авторитетный и страстно влюбленный в свое дело интеллектуал, безудержно любознательный ученый, блестящий теоретик и пламенный основоположник концепций, наставник и исследователь, нетипичный тем, что охотно шел против течения. Рене Жирар был свободный человек и гуманист, и его труд оставил свой отпечаток в истории идей».