Я – странная петля (Хофштадтер) - страница 295

Если бы зрителей фильма о космических приключениях «научно» оповещали перед началом фильма, что последующая сага разворачивается во вселенной, совершенно непохожей на нашу – а именно, во вселенной без единой капли élan mental, – смотрели бы они равнодушно на то, как какого-нибудь миленького робота вроде R2-D2 или C-3PO (выберите сами) разбирает на части робот побольше? Сказали бы родители своему хныкающему ребенку: «Тихо, не реви! Этот дурацкий робот не был живым! Создатели фильма сказали нам вначале, что во вселенной, где он живет, нет чувствующих созданий! Ни единого!» В чем разница между тем, чтобы быть живым и жить? И, что важнее, о чем тут плакать?

Таким образом, под конец главы мы проделали полный круг и вернулись к «педантично-семантическим» проблемам с местоимениями, с которых мы начали. Нужно ли нам использовать разные местоимения, говоря о Дэйве Чалмерсе во Вселенной К (который, конечно же, «он») и о его неотличимом зомби-близнеце во Вселенной К (который с той же очевидностью «оно»)? Разумеется, эти семантические придирки не ограничиваются людьми и их зомби-близнецами. Если комар в нашей вселенной – в нашей теплой и уютной Вселенной К, переполненной élan mental, – несомненно, прихлопнутое «оно», что насчет индейки? А если индейка – это, несомненно, просто ужин на День благодарения, что насчет шиншиллы? А если шиншилла – это просто меховая шубка, что насчет кроликов, кошек и собак? А потом, что насчет человеческого зародыша? А насчет новорожденного? Где проходит пограничная линия «кто»/«который»?

Как я сказал в начале главы, для меня это важные вопросы – вопросы, которые в итоге напрямую относятся к теме жизни и смерти. Ответить на них может быть нелегко, но раздумывать над ними важно. Семантика – это не всегда лишь педантичные придирки.

В философской литературе на тему сознания встречается идея, которая вгоняет меня в смертную тоску: это так называемая проблема инвертированного спектра. После того как я по возможности подробно опишу эту священную корову, я постараюсь по возможности быстро ее забить. (Она страдает от священнокоровьего бешенства.)

Все это происходит от идеи, что вы, предположительно, настолько сильно от меня отличаетесь, что нет никакой возможности преодолеть разрыв между нашими внутренними мирами – вы не можете узнать, каков я изнутри, и наоборот. Если точнее, когда вы смотрите на охапку красных роз и я смотрю на ту же охапку красных роз, мы с вами выражаем то, что видим, издавая примерно одинаковые звуки («красные розы»), но откуда вам знать, может быть, то, что