- Час от часу не легче. Куда мы его денем, господи боже мой!
- Вылечим и дальше отправим.
- Боже мой! - всплескивала руками Анна Степановна. - Мы ее хотели замуж отдать, а она совсем глупенькая.
- Вот и хорошо, значит, не нужно отдавать. Пусть Буянов забирает свои сережки и идет на все четыре стороны.
- А мы уж решили, что тебе замуж хочется. Отца с матерью не спросила, жениха потребовала.
- Для того и потребовала, чтобы вы на него посмотрели, а я уже видела. Богатый, глаза голубенькие.
- Уж не женишка ли себе приволокла? - Мать невольно улыбнулась. Хорош, нечего сказать.
- Не смейтесь, мама. Он человек больной. Ежели не примете, увезу в лес, сама кормить буду. И выхожу.
- Значит, нам самим теперь пропадать? - упорствовала Анна Степановна.
- Не понимаю, мамаша, о чем вы толкуете? Он же больной человек.
- А если атаман узнает, тогда что?
Такой вопрос сначала несколько озадачил Маринку, однако она тут же сообразила, что знать об этом никто не должен, кроме своей семьи.
- Какая нужда атаману к нам в амбарушку заглядывать? Никто не узнает. Меня хоть на куски разрежь, чтобы я кому проболталась. А тятя тоже никому не скажет. Вот и все.
- Делай как знаешь, - Анна Степановна махнула рукой. - Придет отец, с ним и говори.
Когда вернулся Петр Николаевич, не нашедший в тугае дочери, больной был уже вымыт, переодет в чистое белье, накормлен и лежал в амбаре на Маринкиной перине. При свете керосиновой лампы он разговаривал с девушкой.
- Марина, выйди на минутку! - крикнул через дверь Петр Николаевич.
Маринка вышла и встала на пороге.
- Кого это ты, доченька, подобрала? - после напряженного молчания спросил отец.
В его голосе Маринка не чувствовала ни угрозы, ни строгости. Это был обыкновенный, спокойный отцовский тон, каким он всегда с ней разговаривал. Отец и дочь всегда понимали друг друга с одного слова, с одного взгляда.
- А вы, тятя, разве не подобрали бы? - с какой-то внутренней напряженностью спросила Маринка.
Петр Николаевич на минуту задумался. Потом, притянув Маринку к себе, молча поцеловал ее в лоб.
- Замуж пойдешь? - гладя рукой ее мягкие шелковистые волосы, спросил Петр Николаевич.
- А что, я вам надоела?
- Есть немножко.
В темноте Маринка не видела его лица, но чувствовала его обычную задумчивую улыбку.
- Чем же я вам надоела?
- Характером.
- А разве это мой характер?
- А чей же?
- Ваш... Чья я дочь?
- Положим, моя, но все-таки...
- Что все-таки, говорите без колдовства.
Колдовство на их языке означало ложь, обман.
- Зачем сегодня сережки взяла?
- Коробочка приглянулась, - смущенно ответила Маринка.