– Плохо вот – людей не знаю… А без них…
– Правда твоя. Но люди здесь есть. Узнаешь. С одним поговоришь, с другим…
***
– В такой дождь возить лес для книжного шкафа нельзя – доски отсыреют. Так и передай господину коменданту – сказал Наум Григорьевич переводчику. А когда тот ушел, буркнул Александру: – Спешить некуда!
С Наумом Григорьевичем работалось легко, а понимания не было. Разошлись они, как только Александр заговорил о побеге.
– Выбрось эту дурь из головы, – разволновался столяр. – Нам, слава богу, кушать дают. Держат в тепле. Руки при деле. Живем… А ты – бежать. Да ты что – слепой? Кругом эсэсовцы да вахманы. По три смерти на каждого из нас. Допустим, что у нас выйдет удачно – так выберется десять, от силы двадцать человек. А остальных пятьсот перебьют тотчас же. Тянуть время – вот что нам остаемся. Дожидаться наших. Слава богу, они наступают…
– Нельзя ждать, – убежденно возразил Александр. – Если будем ждать, то все погибнем! Вот вчера женщин оставили. И им дадут еду. И в теплый барак отправили. А что ждет их?
– Мы тоже им нужны. Мы специалисты…
– Мы не только столяры. Мы – свидетели того, что здесь творится. Таких они не оставят в живых.
– Послушай, Александр… Может, ты и прав, но люди здесь до того запуганы, что не поднимутся. Надежда выжить – весом с опилок, тянет пудовой гирей… Мы в глубине Польши. Кругом – немцы…
– Наум Григерьевич, в двух шагах от лагеря – лес. А там ищи нас! Мы поднимемся и всех заберем с собой. Не захотят – силой заберем…
– Нет. Александр! Вас я не выдам, даже если мня живым резать будут. Но то, что вы задумали, – преступление. Спасти себя ценой гибели сотен своих братьев… Но боже мой, почему вы думаете, что спасетесь? Где он, ваш этот шанс на спасение? Я его не вижу.
Так они спорили не раз, и Наум Григорьевич все больше и больше ожесточался…
***
Стояло погожее утро. У двери мастерской Александр ожидал прибытия грузовика с досками. Перебирая в памяти разговоры с Али, портным Шлемой, сапожниками Ефимом и Лазарем, Александр весь ушел в раздумье…
Вдруг из барака, что был ближе всех к мастерской, стрелой вылетел мальчик лет шести-семи. Остановился, зажмурился от солнечного света, а потом подбежал к Александру, доверчиво прижался к руке, пахнувшей сосновой смолой.
– Дёре иде, Шани! Дёре иде![10] – раздался женский голос.
Александр засмотрелся на мальчика. На нем была серая, с серебристым отливом, вельветовая курточка, короткие штанишки, серые чулки-гольфы, ботиночки. Рыжеватый, с пушистыми ресницами и густыми веснушками на белом лице, малыш выглядел пришельцем из какого-то иного, далекого мира. На курточке – в два ряда золотые пуговицы. Они притягивали взгляд Александра, мешали сосредоточиться. Новенькая вельветовая куртка… Александр не слышал лепета мальчика. Мысли его унеслись далеко, в довоенное, полузабытое. Когда-то такая вот куртка была мечтой его детства. Однажды Александр набрался смелости и попросил отца купить ему вельветовую курточку. С золотыми пуговицами, с якорями. Ночью Саша невольно подслушал разговор отца с матерью. Они подсчитывали долги…